Чумные псы

Рауф внезапно сорвался с места, мощной поступью пронесся мимо лиса и выскочил наружу. Надоеда и лис слышали, как он, взвыв, соскочил с травянистой насыпи возле пещеры и убежал к пустоши.

Фокстерьер повернулся к лису:

— Я за ним! Ты со мной?

В слабых отблесках света, проникавших в старую шахту, блеснул лисий глаз — непроницаемый и непостижимый. Однако лис не двинулся с места, и Надоеда побежал к выходу один.

Ручей Тарн-Бек местами был довольно широк, и Рауф в своем необдуманном бегстве вылетел к его берегу прямо у разлива, где в черной воде, не давая никакой возможности оценить глубину, покачивалась луна. Рауф резко повернул и устремился по берегу вдоль течения ручья. Надоеда нагнал его, как раз когда большой пес перепрыгивал на другую сторону, где виднелась россыпь камней.

— Рауф!

Рауф приземлился на противоположном берегу и быстро побежал на юг. Надоеда вновь пустился в погоню, время от времени набирая полные легкие воздуха, чтобы подать голос. Рауф его не замечал — знай себе мчался вперед и вверх, одолевая западный склон Доу-Крэга. Фокстерьер видел, как его друг, остановившись, оглядывается по сторонам, словно раздумывая, не спуститься ли вниз, к дороге на озеро, что белела под луной в девятистах футах под ним.

Сделав отчаянное усилие, терьер прибавил ходу и вновь поравнялся с Рауфом, успевшим позабыть о его существовании.

— Рауф, послушай…

Большой пес, не ответив, резко свернул в сторону. В это время поблизости раздвинулись папоротники, и наружу высунулась рыжая голова. Между мелкими, острыми зубами дрожал высунутый язык, из пасти в холодном воздухе шел пар. Рауф удивленно глянул на него и остановился.

— Ты здесь откуда?

— Да я в обход… короткой дорожкой.

— Я же сказал — убью!

— Убьешь? Это тебя, остолоп, едва не убили! Ты везунчик, каких мало, и только поэтому еще жив! Ты же спас и себя, и меня, и этого недомерка.

— Ты о чем? — быстро спросил Надоеда.

— А ты во-он туда посмотри, — сказал лис. Сам он, впрочем, не тронулся с места, даже головы не повернул.

Надоеда присмотрелся к воротам в каменной стене, сквозь которую озерная дорога спускалась к низлежащим лугам и ферме Лонг-Хаус.

— Дальше, дальше смотри…

— Да что там? Я не… — И тут Надоеда аж дышать перестал, а потом проворно отскочил в заросли. Примерно в четверти мили от ворот, там, где тропинка от Танг-Хауса встречалась с озерной дорогой, появился человек. В руках у него было ружье, а рядом бежали две черно-белые собаки.

— Вот он, ваш фермер, — шепнул лис, обращаясь к Рауфу. — Чего ждешь, олух? Будешь торчать на виду, он тебя мигом подстрелит. Ты этого хочешь?

Рауф неподвижно, не скрываясь, стоял на склоне холма и смотрел на человека с собаками. До них было около полумили. Они размеренным шагом двигались по дороге в сторону запруды.

— Больше нету людей, к которым ты мог бы вернуться, Рауф, — помолчав, сказал Надоеда. — Лис прав: теперь они не примут нас назад, а просто убьют. Мы стали дикими.

— Хорошо, приятель, что ты так проворно удрал, — сказал лис. — Очень вовремя.

— Думаешь, человек уже знает, что мы жили в пещере? — спросил фокстерьер.

— Может, и знает. Поди их разбери… Только я все равно его опередил. Я увидел, как он вышел из дому, и сразу побежал вас предостеречь. Этот громила… — тут лис быстро глянул на Рауфа, — такого наговорил, пока ты дрых! Глядишь, хоть теперь в чувство придет. — И лис повернулся к большому псу. — Лучше ты теперь со мной овец режь, старина. У тебя вообще-то здорово получается, так что я согласен с тобой водиться. Да не стой ты там, как сосна на вершине! Луна в спину светит!

Рауф молча последовал за лисом. Он выглядел так, словно неожиданно вышел из транса и теперь заново осваивался в реальности. Надоеда, в свою очередь, впал в то душевное состояние (периодически посещающее любое живое существо, особенно детей и щенков), когда самое обычное окружение вдруг начинает казаться иллюзорным и мы на время забываем, кто мы такие, воспринимая даже обычные звуки как некие эфирные голоса. Когда это проходит, мы с некоторым изумлением обнаруживаем себя все в том же физическом теле, в том же месте, под неизменным куполом неба. Вереск, черный торф, скалы, мерцающие капли дождя, изгибы стеблей травы, сквозь которую протискивался Рауф, — все это казалось терьеру чудесным видением, чей запах никогда прежде не касался его носа и которое в любой момент могло истаять, рассеяться, пропасть навсегда. Скорбное лунное серебро лишило предметы дневных красок, сделало их бесплотными тенями в пустом мире, где ни в чем нельзя было быть до конца уверенным. Даже запахи здесь были ничуть не надежней его расщепленного, вывернутого наизнанку рассудка.

Именно в эту ночь Надоеда окончательно пришел к заключению, что мир, по которому им троим довелось странствовать, был копией и порождением его собственного покалеченного разума.

К действительности он кое-как возвращался, только когда натыкался на острые осколки сланца, которых здесь было великое множество. Он чувствовал, как они подаются и трескаются под его лапами.

— Где мы сейчас?