— Да я, я что, я же перво-наперво побежал вам рассказать, — согласно закивал Тайсон. — Вчера вечером тут никого не было… — Этим Тайсон пытался намекнуть (и небезуспешно, поскольку мистер Пауэлл, в общем-то, годился ему во внуки и вдобавок тщетно пытался скрыть — зачем, кто бы знал? — свое родство с людьми из той же среды, что и Тайсон), что он был в субботний вечер единственным сотрудником Лоусон-парка, добросовестно исполнявшим свои обязанности. — Ну, так нынче утром я сразу и пошел посмотреть, на месте ли мистер Бойкотт. В общем, коли это все, так я пошел…
Дескать, пусть кто угодно отправляется на поиски беглецов, только не Тайсон. Он не собирается тратить на это свое законное воскресенье.
— И еще вы сказали, что они весь виварий прошли? — спросил мистер Пауэлл.
— Ну да. Там ящик с мышами перевернули — в отделении, где для девок залетевших что-то исследуют. А кто еще его мог свернуть, если не те два кабсдоха?
— Вот черт! — воскликнул мистер Пауэлл. Воображение уже рисовало ему, какой оборот примет переписка с практикующими медиками и иными чиновниками, которые представляли интересы предположительно беременных молодых женщин. Неожиданная мысль поразила его, и он быстро спросил: — Тайсон, так они и в раковом отделении побывали? Где крысы?..
— А как же? Конечно, побывали.
— Но хотя бы в лабораторию доктора Гуднера не влезли? — быстро спросил Пауэлл.
— Нет, там все крепко-накрепко запирается. Туда вообще никто, кроме самого доктора Гуднера, не заходит.
— Мистер Тайсон, скажите откровенно: вы абсолютно уверены, что они туда не вломились?
— Ну да, да. Самого его спросите, он подтвердит.
— Значит, слава богу, нам повезло, — выдохнул мистер Пауэлл. — Иначе… да что говорить, это был бы финиш. Ладно! Пойду сам взгляну на виварий, а потом, если собаки не объявятся, поспрашиваю снаружи. Может, встречу того, кто их видел. Полицию покамест не будем оповещать. Вернется директор, пускай он и решает, надо ли… Черт возьми! — выругался мистер Пауэлл. — Их непременно должны были заметить! На них зеленые ошейники — издалека видно! Думаю, нам скоро кто-нибудь позвонит… Что ж, мистер Тайсон, спасибо большое. Если сами вдруг что услышите, обязательно позвоните в центр и оставьте мне сообщение, хорошо?
Некоторые полагают, что самый глубокий наш сон лишен сновидений, что они посещают нас лишь в последние секунды перед пробуждением, и в эти-то секунды мы успеваем пережить множество событий, которых хватило бы на много минут, если не часов.
Другие склоняются к мысли, что сновидения длятся все время, пока мы спим, — примерно так же, как чувственное восприятие и приобретение нового опыта занимают все время нашего бодрствования. Другое дело, что вспоминаем мы — если вообще вспоминаем — лишь последние клочки и обрывки своих сновидческих путешествий. Так, если кто-то в ночи пересекает целое море, шагая по дну, ему все равно запомнится лишь зеленый свет на подводных склонах, по которым он в итоге выберется на утренние пески.
А третьим кажется, что в глубоком сне, когда бдительный стражник-разум наконец закрывает глаза, в нашем мозгу падают все затворы и распахиваются двери потайных, древних пещер, где ведать не ведают о таких новомодных вещах, как молитвы или чтение книг. И тогда приступают к делу неисследованные древние силы. Они наводят порядок, раскладывают все по полочкам, лечат и возрождают к жизни… Что это за силы, незримые даже для сновидческих глаз, неизъяснимые словами человеческого языка? Мы этого не знаем. Быть может, мы сумеем что-то прояснить для себя, когда умрем.
Иные из этих сил, впрочем, как гласит одна теория, коренятся в недрах психики куда глубже индивидуального рассудка и обладают свойством притягивать к себе разрозненные осколки наших личных воспоминаний. Примерно так, говорят, феи — струйки перетекающей пустоты — любили украшать себя всяческими клочками и остатками драгоценной роскоши, потерянной беспечными людьми. Если так, получается, что сновидения суть бестелесные комки яви, всплывающие, точно пузыри, из глубин сна. Надо думать, их такое множество, что спящий не в состоянии уловить и запомнить их все. Перед пробуждением он просто выхватывает один-два пузырька, примерно так, как ребенок осенью ловит на лету один-единственный лист из целой тучи, уносимой ветром.