Чума

Куда делась эта женщина, «Тифозная Мэри» — не знаю. Искали, спрашивали, не нашли. В таких катастрофах бесследно пропадают и знатные, вятшие люди. А уж кухонная, недавно взятая рабыня… Без родовых связей, друзей, соседей… Безымянный прах в Степи. Даже имени её никто вспомнить не мог.

Вернее всего умерла. Точно — не от брюшного тифа. Тут у неё прочнейшая защита — иммунитет. Но есть неизбежные спутники морового поветрия: голод и холод… От них иммунитетов нет. Ещё в конце зимы к ослабевшим становищам приходят из степи голодные волки… Выжившие в смертельной болезни не всегда радуются своей удаче.

* * *

У меня есть моё «хорошо». Например: защита от брюшного тифа. Меня, тебя, других. Это — прогресс. «Прогресс есть удаление от смертельных опасностей».

Я — удаляю. Людей. От смертельной опасности в форме брюшнотифозной палочки.

Для прогресса нужны ресурсы. Я не требую их от тебя, у меня — «всё есть». Из, например, торговли. От тебя ничего не надо. Только не мешай. Не мешай мне делать себе, тебе, твоим детям средство защиты от смерти в бреду «пятнистой горячки».

У тебя есть твоё «хорошо» — хабар, полон, бакшиш… шёлковая занавесочка, серебряные решты, шитый золотом халат… Ради своего «хорошо» ты мешаешь мне делать моё «хорошо». Твоя «свобода размахивать руками» закончилась у кончика моего носа. Но ты лезешь своими ручонками с саблей дальше, к моему горлу, в мой карман.

«Конфликт ценностей».

Так вот: тебя не будет. И не важно кто ты: «непокоренный» башкорт, «степной таракан» кыпчак или «чёрный клобук» огуз. Или ещё кто. Я иду своей дорогой. И убираю с неё помехи. Как торил пути на Руси Илья Муромец, строя мосты, выбивая разбойников, хоть бы и «соловьёв».

Я понимаю твою родовую честь, твоё племенное мышление. Я тебе никто. Не кулан, не журавль. Чужак, мусор. Я уважаю твоё мнение. И возвращаю его тебе. Ты — мусор. Тебя надо смести. Ничего личного, просто жизнь. И твоя смерть.

«Твоя» — не потому, что я лучше. Просто я могу принести тебе твою смерть, а ты мне — нет. Если бы ты мог — ты бы меня убил. Не смог.

У тебя был выбор. «Тройник исходов», «Каловая комбинаторика». Если бы ты понял — выбрал бы осознанно. Как Куджа. Ты — не понял. Твоё понимание — твоя забота. Не понял — помер.

Ты — ошибся. Ты шёл к этой ошибке всю свою жизнь. И жизни семи поколений твоих предков. Твои родители — добрые, милые, славные люди — учили тебя «правде». «Первобытному мышлению». Как учили их самих, как учили всех в твоём народе. Пели песни и эпосы, сказывали былины и сказки. Давали образцы для подражания и стереотипы поведения. В которых твой народ — всегда прав.

«Лемминги не могут ошибаться. Ибо их много».

Особенно — твои «лемминги», родные.

Тебя не научили думать самому. «Все — как один». «Мы — вместе».

Это — здорово, это — приятно. Когда твой бий, выражая волю народа, пошёл грабить трусливых купчишек на синепарусной лодеище, ты тоже пошёл. Со всеми. В восторге. Трепеща от предвкушения новых красивых вещей, великих подвигов, сопричастности к воинскому братству, к народному единению. Тебя не гнали, ты — сам. Добровольно. Стадно. С радостью.

Ты — не виноват. Тебя не научили. Думать.

Ничьё — твоё. Незащищаемое — твоё. У слабого, у чужака — отбери, твоё. А разве бывает иначе? Так поступали великие предки, об этом поют акыны, таково воля богов.

Ты, и сотни таких же, молодых, сильных, храбрых… отправились за подвигами, славой, богатством… Грабить. И повстречались с «усатыми палками».

Можно повторить плач Меркуцио из Вероны: «пошли на корм червям». Твоё мясо сгнило в земле, от тебя остался только костяк.

Жаль. Ты мог стать ете-ата нового рода, твои аллели могли умножиться в детях и внуках, стать частью генофонда твоего народа, человечества. Увы, все твои достоинства и таланты сгнили. Ты никому не стал предком. Просто потому, что тебя не научили думать. О себе. С тебя могло начаться новое шежере. Но ты остался в старом. В героическом, славном, древнем… В чумном могильнике.

«Родоначальник» потому так и называется, что, отринув прежний род, в котором он родился, создаёт, «начинает» свой, новый. Не ты.

Ты мешал. «Удалению от смертельных опасностей». Прощай. «Дальше — тишина».

* * *

Вечером заглянул к Маре, среди прочего спросил:

— Мара, у тебя ж новый микроскоп есть? Тут недалеко скотомогильник свежий. Пошли кого-нибудь из своих чумоведов. Подозреваю, там другая зараза. Покрупнее, спорами. И ядовитее. «Персидский огонь» (сибирская язва, антракс). Рот и ноздри держать закрытыми. Хоть и редко такое бывает, но смертельно. Карантин — 2–3 дня. Давай.

В ночном кошмаре привиделось посыпание патогенами полосы в Великой Степи. Вёрст в тридцать шириной. На пути татаро-монгольского нашествия. От Иртыша до Арала. Спрыгнуть с Тяньшаня на параплане с мешком на заднице. Летишь себе, а сзади белый порошок хвостом сыпется…

При потере четверти личного состава на марше монгольское войско…?

«Пришли мыши и погрызли колчаны».

Мда… решение. А по Иртышу вымрут многолюдные города кыпчаков, отмечаемые путешественниками ещё в 14 веке. И вообще все, кто пьёт воду из реки. Аж до Обской губы.