Чума

Единственным побуждением к работе была их внутренняя душевная потребность. Ни самолюбие, ни расчет не играли здесь роли.

Какая благодарность могла их встретить? Бессвязные благословения умирающего зачумленного или холодная похвала людей, которые, ценя их работу, сами не имели мужества принять в ней участие.

Зато препятствий на их пути было множество. Приходилось сражаться и с косностью, и с скупостью и с черствостью.

Мало того, часто нужно было бороться еще с активным противодействием темных масс, не понимавших их деятельности.

Правда, впоследствии москвичи воздвигнули великолепный памятник в честь братства, но конечно, не эта гора бронзы и мрамора, к слову сказать, крайне безвкусная, служит вознаграждением заслуг ряда людей, из которых каждый отдал свою жизнь, свое счастье, свои заветные планы и мечты в жертву страдающему человечеству.

Имена многих из них даже неизвестны. В том-то и проявилось величие избранных душ, что они думали о деле и больше ни о чем, меньше же всего о благодарности потомства.

Мы не знаем, например, имени того студента, который собственными силами, как это точно установлено, похоронил около ста мертвецов и продезинфецировал несколько десятков квартир.

Он погиб, и неизвестно, нашелся ли желающий в свою очередь оказать ему последнюю услугу.

Мы не знаем, как назывался тот священник, который с утра до вечера ходил по улицам со святыми дарами, напутствуя умирающих.

Неизвестно даже, какой он был внешности, хотя вскоре после чумы легенда о нем побудила Малявина написать свою знаменитую картину «Исповедник зачумленных», а молодой поэт Волков сделал себе имя и состояние поэмою того же заглавия.

Мы не знаем, кто была та девушка, судя по рассказам, прекрасная, как день, которая в маленькой тележке развозила пищу и лекарства по всему городу, не зная отдыха, не боясь смерти, заходя в самые ужасные, отравленные трущобы.

Мы не знаем, кто она была, потому что в один несчастный день десяток бродяг убил ее, заподозривши, что она возит не лекарства, а отраву.

Неизвестно даже, где находятся ее святые останки. Возможно, что они сделались посмешищем, что над ними надругались пьяные скоты, сами не знавшие что творят.

Мы не знаем имен всех тех людей, которые приносили свое последнее достояние, чтобы снабдить братство необходимыми средствами.

Можно только сказать, что их было множество, потому что богачи к братству не принадлежали, а между тем, капитал был собран огромный.

Кто же были они, пожертвовавшие в эту критическую минуту всем для темных, буйных, ожесточенных братьев?

Не знаем.

Памятник на Лубянской площади, вот все, что осталось от их порывов, от трепета их сердец, от их героизма.

На лицевой стороне этого памятника, обрамленный искрящимся белым мрамором, находится барельеф из темной бронзы, представляющий мужчину в расцвете сил, который спокойно, почти весело прощается с плачущею молодой женщиной.

Этот мужчина — петербургский доктор Марцинкевич. Его история тоже заслуживает, чтобы из нее сделали поэму.

Он женился на нежно любимой девушке и свадьба была за две недели до начала эпидемии. Как счастливый золотой сон, промелькнули эти две недели, а потом стали появляться известия об ужасах чумы в Москве, отравившие покой молодого доктора.

Другой на его месте ограничился бы несколькими словами сожаления, сидя в безопасности у себя в Петербурге, но Марцинкевича делала несчастным мысль о городе, где проклятая болезнь свирепствует, душит людей, а рук для борьбы с нею не хватает.

Ни любовь, ни семейные радости не могли заглушить в нем возмущение против бесполезной, бессмысленной жестокости природы, против ее надругательства над человеческою жизнью.

После нескольких тяжелых дней и бессонных ночей, посвященных таким мыслям, он осознал, что почувствует себя сносно только там, в Москве, когда будет в состоянии хоть как-нибудь бороться против чумы.

И вот он поехал в Москву. Неизвестно, как ему удалось примирить жену с этой поездкою. Неизвестно, провожала ли она его твердо и героически, подобно древней римлянке или, наоборот, отдалась приступу горя с бесконечным эгоизмом влюбленной женщины.

Известно только, что, запасшись специальным разрешением, он проник сквозь железное кольцо карантина, окружавшее Москву, и больше не вернулся.

Чума поглотила его, как и многих других отважных бойцов, выступавших против нее.

Множество членов братства гибло от болезни, так как они не имели возможности оберегать себя от заражения, но оставшиеся в живых сдвигали ряды и продолжали работу павших.

Очевидцы описывают их нам, как фанатиков, как людей, до сумасшествия преданных своей идее, как худых и бледных мучеников с горящими глазами, способных бесконечно долго не спать, не есть и работать со всею силою энергии, поддерживаемой внутренним огнем.

Подобных типов не встречается в обыденной жизни. Они родятся в дни бурь и еще накануне перерождения, никто не сумел бы отличить их от обычных, скучных, мелочных, серых людей.