Чума

Во тьме таких ночей, среди вздохов и молитвенного шепота, родилось множество легенд о чуме, страшных и чудовищных, по сравнению с которыми действительность казалась бледною недомолвкой.

Легенды перешагнули реку и разнеслись по всему городу. Им не верили, но они заполняли атмосферу, насыщали ее ужасом, делали настроение, как выражаются современные художественные критики.

Под влиянием этого настроения, пошатнулись самые положительные, здоровые умы. Не осталось человека, который рассуждал бы во время чумы так же, как до чумы. Границы возможного раздвинулись, повальная истерия заменила здравый смысл.

А ужас положения, между тем, все возрастал.

Хотя съестные припасы доставлялись в город заботами правительства и количество их было рассчитано на потребности населения, но среди лиц, заведовавших этим делом, нашлись такие, которые воспользовались случаем составить себе состояние, расхищая припасы или поставляя недоброкачественные.

Кроме того, распределение провианта по кварталам, среди всеобщего замешательства, оказалось задачею невыполнимой.

Поэтому в одних улицах нельзя было найти даже корки хлеба, между тем как в других продукты лежали без потребителей.

Те немногие купцы, которые не закрыли лавок, считали необходимым вознаградить себя за риск, назначая непомерно высокие цены.

Полиция пыталась бороться против этого, но ничего не могла сделать.

Результатом всего явился форменный голод среди беднейших, трудовых классов населения, оставшихся вдобавок без работы, так как все фабрики остановились.

Тот, кто был до сих пор всегда сыт по горло, теперь жил впроголодь. Легко себе представить, что сталось с теми, кто и раньше едва сводил концы с концами!

А ведь таких живет по окраинам города целый народ!

И вот, десятки тысяч людей, ранее прятавшихся по своим углам из страха перед заразою, теперь вышли на улицу, гонимые голодом.

По пословице «на людях и смерть красна», выражающей в человеке могучий стадный инстинкт, они соединились в толпы, главным местопребыванием которых была центральная часть города.

Улицы, казавшиеся пустынными в первый период эпидемии, теперь были полны праздных, идущих без цели, стоящих, разговаривая, или сидящих людей.

Тут были мужчины, женщины, старики, старухи, дети и собаки.

Многие перетаскивали с собою весь свой скарб — какие-то узлы, свертки, ящики. Течение этих толп, пестрых и грязных, кипящих исковерканными голодом и ужасом лицами, напоминало шествие варварских армий эпохи переселения народов.

Иногда им удавалось разграбить повозку со съестными припасами, иногда они разбивали какой-нибудь магазин, где алчный хозяин скрывал продукты, дожидаясь нового повышения цен, иногда частные благотворители раздавали на улице пищу, но все-таки, если сосчитать общее количество припасов, полученное толпой, то окажется, что на каждого человека приходилось слишком много, чтобы умереть с голоду, и чересчур мало, чтобы быть сытым.

Несмотря на это, порядок на улицах нарушался мало. Полиция сохраняла еще тень авторитета и призрак силы.

Настроение толпы было мирное, даже подавленное. Эти люди соединились не для грабежей, не для насилия, а просто потому, что каждому была страшна мысль пойти домой и там ожидать смерти в одиночестве, без сочувственного взгляда, без дружеского слова.

Ощущения масс выражались не проклятиями мужчин, а причитаниями женщин. «Перст Божий» — «кара за грехи», — вот слова, которые чаще всего приходилось слышать и пассивное, фаталистическое отношение русского народа к смерти сказывалось в них с полною силой.

Неизвестно кем направляемые, толпы ходили по улицам, разделялись на группы, рассеивались и снова собирались.

Пользуясь на редкость теплой погодою, они ночевали на бульварах и в скверах, напоминавших тогда гигантский табор цыган.

Это были настоящие кочевые орды, многочисленные, как песок морской. Я думаю, Москва в эти дни первый раз увидала, как много у нее жителей нищих, угнетенных, обездоленных.

Нечего и говорить о том, какую обильную жатву косила среди них чума.

В толпе бродили люди зараженные, уже чувствующие первые признаки болезни; на скамейках бульваров, на ступенях домов в корчах умирали жертвы.

Мертвецов скоплялось так много, что их не успевали увозить.

Конечно, трупов избегали; конечно, люди питали друг к другу недоверие и часто на улице слышался вопрос: «А ты не болен?» Но никаких взрывов страстей на этой почве не было.

Все были так полны страхом, что жались друг к другу, несмотря на опасность заразы.

Таково было положение вещей недели через три после начала эпидемии. Но, хотя толпа была тиха, хотя толпа была пассивна, всякий понимал, что она представляет собою силу, способную в любой момент овладеть городом, стеревши с лица земли все, что задумает сопротивляться.

Можно бороться с народным восстанием, можно бороться с фанатическими ордами диких племен, можно бороться со всякою человеческой толпою, пока люди, составляющие ее, хоть сколько-нибудь боятся смерти, хоть немного думают о будущем.