Чудодей

В лазарет прибыл новый доктор. Это был бледный, задумчивый человек. Он поставил в шкаф свои сапоги и в легких туфлях расхаживал по палатам. Говорили, будто сон навсегда оставил доктора, и еще говорили, будто этот доктор хочет уморить себя бессонницей. У него якобы отняли жену и маленькую дочку. Красивую темноволосую женщину со страстными, горячими глазами южанки. Говорили, что она еврейка и потому ее отняли у него. Надеялись, что доктор привыкнет к другим женщинам. Но он не привык и ночами не смыкал глаз.

Новый доктор подошел к койке Станислауса.

— На что жалуешься?

— Веревку, — ответил Станислаус.

— Я распоряжусь, чтобы тебе дали веревку.

Станислаус взглянул на доктора широко раскрытыми глазами, а тот такими же глазами посмотрел на Станислауса. Минута — и Станислаус уснул. Врач долго наблюдал за ним и на следующий день начал лечить его не от малярии и не от желтой лихорадки, как это делали его предшественники. Он лечил Станислауса от нервной горячки. Добрые слова доктора действовали на Станислауса успокаивающе. Казалось, гипнотизер Станислаус нашел своего учителя.

— Расскажи о своей жизни!

Станислаус говорил и говорил, как в свое время Софи, служанка пекаря. Какое благодеяние высказать все свои муки этим большим внимательным глазам!

Станислаус выздоровел.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы жить, — сказал доктор. — Разве тебе не хочется по-настоящему отпраздновать свою свадьбу?

Приближалась весна. Станислаус Бюднер, получив после болезни отпуск, шагал мягким весенним вечером по улицам маленького городка, где когда-то ученик пекаря Станислаус Бюднер написал томик лирических стихов — защитное оружие против фельдфебелей и унтер-офицеров. Однако выяснилось, что этим слишком нежным оружием их не уничтожишь.

От страха перед воздушными налетами городок затаился под покровом темноты. Любовным парочкам было легко и удобно, на них наталкивались на всех перекрестках. Бессмысленная смерть здесь, как и всюду в мире, порождала худосочную любовь, которая, подобно сорнякам в каменной стене, пробивалась из всех щелей.

— Ты меня любишь?

— Я вижу тебя впервые.

— Полюби меня, смерть не ждет!

Станислаус позвонил в квартиру Пешелей. В передней пахло вареной капустой, а фамилия Пешель золотыми буквами поблескивала на черной табличке. Вот Станислаус и дома.

— Наш Станислаус! — матушка Пешель облапила его и обдала запахом жареного лука. Папаша Пешель, шаркая стоптанными шлепанцами, шел им навстречу.

Они сидели в столовой и оглядывали друг друга. Большие столовые часы отбивали время, как всегда. Сколько часов длится война?

— Тик-так, тик-так!

— Не хочешь ли взглянуть на своего сына? Он спит, он такой миленький, такой мягонький.

Матушка Пешель открыла дверь спальни. Но папаша Пешель задержал зятя:

— Ты по-прежнему пишешь стихи?

— Нет, предпочитаю этого не делать.

— А я опять сочиняю и даже воспел, к примеру, нашего младенца. Он-то не виноват.

Станислаусу еще не хотелось видеть ребенка Лилиан. Может быть, он похож на некоего вахмистра Дуфте и Станислаусу будет трудно его полюбить.

— Где Лилиан?

— Лилиан?

Да, Лилиан теперь работает сестрой в Комитете общественного спасения. Она работает на вокзале. Надо же чем-нибудь заняться молодой женщине, если весь народ воюет.

— Привокзальная сестра?

— Да, привокзальная сестра.

Станислаус, умытый и почищенный, топал по темному городу на вокзал. Он пошел за Лилиан на место ее работы. Вот когда наконец взойдет солнце его счастья. По пути ему встретилось много парочек и ни одной одинокой женщины. У выхода из парка Станислаусу показалось, что он слышит голос Лилиан. Он прислушался. Ну конечно же! До него донесся ее смех.

— Лилиан! — Станислаус ринулся сквозь кустарник и увидел Лилиан рядом с мужчиной.

Она испугалась. Мужчина пробурчал:

— Станьте как положено!

Лилиан успокаивала своего спутника:

— Темно, он не разобрал твоего… не видит вашего чина, господин капитан. Это мой муж!

— Ну и что же? — сказал капитан, повернулся и пошел.

Станислаус и Лилиан стояли рядом, смотрели вслед ушедшему капитану и в словарном запасе всего мира не могли найти друг для друга ни единого словечка.

Дополнительно отпраздновали свадьбу. Родные и знакомые Пешелей наполнили столовую. Пили, предлагали пивца канарейке и веселились, как могли. Папаша Пешель прочел два стихотворения, посвященных младенцу Лилиан. Стихи вызвали одобрение, имели успех даже у матушки Пешель. Рассказывали о том, какой бывала настоящая свадьба, как красиво, как удачно могла бы пройти и эта, и наконец спросили Станислауса, безмолвствующего жениха, как он провел день своей свадьбы в Польше. Станислаус промолчал.

— А имеются еще в польской стороне белые бурки с отделкой из красной кожи? — спросила Лилиан.

Но и на этот вопрос Станислаус не ответил.

Празднество шло своим чередом.

— Солдаты всегда молчаливы. Они кое-что повидали, — лепетал уже под утро папаша Пешель, предлагая Станислаусу чокнуться.

Бой больших столовых часов потонул в семейном шуме. Несмотря ни на что, часы по-прежнему отбивали время. Станислаус и Лилиан не смотрели друг на друга.

— Этот капитан что-нибудь для тебя значит?