Я вперилась в экран, прищурилась в надежде, что этот текст исчезнет. Но он не исчезал. Буквы остались на месте, мерцая зловещим фосфоресцирующим зеленым цветом.
Это можно было бы назвать самой умеренной фразой года. Я вдруг спросила себя, какие именно слова соответствовали бы моменту, какое извинение было бы более подходящим, когда тебе нужно предотвратить атомную войну, но все проваливается из-за какой-то заурядной технической неполадки.
Мы ужасно, жутко извиняемся? Мы просто волосы на себе рвем, но ничего поделать не можем?
И это то, что я скажу Зви Аврилю, когда целой и невредимой вернусь в Нью-Йорк, а Иерусалим будет лежать в дымящихся руинах, зараженный на тысячу лет?
Потому что к тому все и идет, если я их не остановлю. Братьям за освобождение Палестины наплевать на геополитику и на равновесие сил на Среднем Востоке, что бы там Али не полагал на сей счет. И если они завладеют ядерным оружием, они несомненно используют его, потому что они всего лишь шайка убийц с холодной кровью, которым все равно кого и зачем убивать.
Помимо интерсети у меня были и другие способы переслать сообщение в Израиль. Ни один из них не был надежным. Или безопасным.
Потому что от меня не ожидалось ничего срочного или важного, вот почему. Моя работа — это просто будничная слежка. А она может парочку дней подождать. Никто не предвидел ничего подобного. И моей вины в этом не было.
Скажите это миллиону мертвых.
Я отключила компьютер и стояла, глядя в окно, как стоял и глядел Али, как будто надеясь найти там мудрость и поддержку. Месяц на ущербе выплыл из-за тучи и залил сад серебряным, холодным светом. Все было белым и неземным. Дорожки, усыпанные гравием, эвкалипты, кусты и трава — все казалось покрытым снегом.
Я так давно не видела снега, подумала я, внезапно испытав тоску по дому. А теперь я, может, никогда больше его не увижу.
«Что же мне делать», — прошептала я холодному чужому пейзажу, и ответ сам пришел ко мне из мглы детства, пришел в словах псалма, которому научила меня моя бабушка:
Я предупрежу Израиль, подумала я, пусть даже ценой жизни. И пусть я никогда не увижу Иерусалим, мой дом, по которому всегда тоскует душа. Потому что я воздвигну его над моей высшей радостью, самой жизнью моей.
21
Я набрала номер телефона израильского консульства в Нью-Йорке и попросила позвать Зви Авриля. Я надеялась, что если даже саудовская служба безопасности контролирует телефонные линии в Израиль, то вряд ли они следят за всеми линиями связи с израильскими консульствами и посольствами за границей.
— Мистер Авриль в отпуске, — сказала женщина на другом конце линии. — Может, позвать кого-нибудь другого?
— Это крайне срочное дело, — сказала я. — Вы не можете его разыскать?
— Он находится в поездке за пределами страны. Если вы скажете, чем вызван ваш звонок, я свяжу вас с нужным человеком.
— У меня есть информация о готовящемся нападении террористов, — сказала я.
Наступила пауза, после которой раздался слабый щелчок. Затем женщина сказала:
— Вы можете себя назвать?
— Нет. То есть да. Меня зовут Марина.
— А фамилия?
— Я звоню из Саудовской Аравии. Мистер Авриль знает, кто я такая. Вы можете меня выслушать?
— Да. Слушаю.
— Братья за освобождение Палестины собираются атаковать ракетные установки в Димоне в ночь на двадцатое, — выпалила я. — Вы поняли?
— Да. Продолжайте, — сказала она. Ее голос не выразил ни удивления, ни каких бы то ни было эмоций.
— Это все, — сказала я.
— Все? Сколько человек?
— Я не знаю.
— Какие они используют паспорта? Вы знаете хоть одно имя? Они уже пересекли границу страны?
— Я ничего этого не знаю — жалко сказала я.
— Хорошо, спасибо за информацию, — сказала женщина.
— Алло, минутку! — закричала я. — Вы мне не верите. Я рискую жизнью, чтобы предупредить вас, а вы даже не принимаете все это всерьез?
Женщина вздохнула: