Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро

Конечно, островъ Мальта и образъ жизни рыцарей не очень подходили человку, ищущему веселаго времяпровожденья, и больше напоминаютъ мсто, куда здятъ поучаться и брать примръ строгой и духовной жизни, но такъ какъ Іосифъ, повторяю, ничего еще не видлъ и, кром того, имлъ искрениее и сильное влеченіе къ занятіямъ, то онъ очень радовался и интересовался всмъ устройствомъ и жизнью ордена и завелъ много знакомствъ, насколько пріятныхъ и поучительныхъ, иастолько и могущихъ быть полезными впослдствіи. Кавалеръ д’Аквино, вроятно, принимая въ соображеніе молодость своего сиутника и боясь, чтобы онъ все-таки не соскучился, на рыцарскомъ остров, преддожилъ ему прохаться въ Испанію, на что Іосифъ, конечно, съ радостью и согласился. Братъ же Пуццо остался на Мальт.

Море производило иа Іосифа необыкновенное впечатлніе. Несмотря на то, что все его путешествіе состояло изъ коротенькаго перезда съ Сициліи на Мальту и боле значительной, но тоже неболыной переправы съ острова на Испанскій материкъ, — ему казалось, глядя на широкія блестящія волны и пнныя борозды корабля, что онъ объхалъ чуть не весь міръ, побывалъ и въ Турціи, и въ Египт, и на Родос.

Ночи были безлунны, но все небо было засыпано звздами, какъ золотыми зернами. Часто на палуб кавалеръ бесдовалъ съ Бальзамо. Откинувъ назадъ голову, какъ онъ имлъ привычку длать, исполненный блестящихъ плановъ, Іосифъ говорилъ:

— Какія звзды, синьоръ! И это все міры, въ сотни разъ большіе, чмъ наша планета. А сколько солнечныхъ системъ! Какъ міръ огроменъ, таинственъ и прекрасенъ! И подумать, что человкъ, пылинка, можетъ пріобрсти власть надъ, всми вселенными. Сказать: «стой, солнце!», и оно остановится. Можно умереть отъ восторга, сознавая все величіе человческаго духа!

— Ты — львенокъ, Іосифъ! — говорилъ кавалеръ, а Бальзамо, не опуская головы, широко разводилъ руками, будто хотлъ заключить въ объятія весь звздный куполъ, вс земли, и море, и палубу, и кофейный столикъ, на которомъ дымились чашки, и желтла рюмка съ ромомъ, такъ какъ Бальзамо до такой степени пристрастился къ кофею, что не могь и часу существовать безъ него.

— Я завоюю весь міръ! — воскликнулъ Іосифъ посл молчанія.

Кавалеръ посмотрлъ на него удивленно. Тотъ продолжалъ медленно, словно читая въ неб написанныя слова:

— Я овладю силами природы, земными, водяными, огненными и воздушными! Я овладю сердцами людей, ихъ душами, ихъ волею. Я сдлаюсь могущественне Цезаря, Александра и Тамерлана — и на земл настанутъ благость, миръ и кротость!

— Ты овладешь прежде всего самимъ собою, своими страстями и желаніями и освободишь свой духъ.

— Да, конечно! — отвтилъ Іосифъ уже обычнымъ тономъ и принялся за кофей.

— Потому что это большое искушеніе — власть, особенно власть духа. Одно изъ трехъ искушеній Іисусу.

— Но я чувствую въ себ такую силу!

— Сила въ теб велика, тмъ осторожне нужно съ нею обращаться. И потомъ не слдуетъ забывать повиновенья. Кто не уметъ повиноваться, едва ли сможетъ повелвать.

— Разв я когда-нибудь нарушалъ послушаніе? — спросилъ Іосифъ, ласково беря за руку Аквино.

Тотъ задумчиво посмотрлъ за бортъ.

— Іосифъ, теб предстоитъ великая будущность, но и великія исиытанія, но Богъ теб поможетъ.

Бальзамо тряхнулъ волосами, будто онъ былъ такъ увренъ въ своихъ силахъ, что почти не нуждался въ помощи, и ничего не отвтилъ.

Кофей уже простылъ, ромъ былъ выпитъ, на синемъ-синемь неб будто воочію вращался звздный кругъ; отъ Юпитера шелъ блдный столбъ въ вод разбиваемый ночной рябью, и теплый, почти удушливый втеръ доносилъ широкими потоками изрдка горьковатый запахъ померанцевъ. Они приближались къ Испаніи.

4

Шелъ уже второй годъ, какъ ухалъ Іосифъ и все не возвращался. Старый Бальзамо схватилъ гд-то злокачественную лихорадку, которую не выдержалъ его уже некрпкій организмъ. Посл смерти мужа, Феличе сама вела торговлю, расплатилась съ кредиторами и наняла знающаго приказчика. Но, конечно, она думала, что было бы гораздо лучше, если бы скоре вернулся сынъ и взялъ все въ свои руки. Особенно теперь, когда она и сама свалилась съ ногъ и совершенно не знала, какъ окончится ея болзнь. Съ отъздомъ Іосифа и смертью стараго Пьетро сами комнаты стали какъ-то темне, меньше и казались боле пыльными и затхлыми. Феличе лежала на той же кровати, гд родился Іосифъ, покрытая тмъ же одяломъ, и печально думала о своей одинокой теперь жизни и, можетъ-быть, близкой смерти. Вдругъ она услышала, какъ брякнуло кольцо у входной двери, еще разъ, еще… сильне — и въ комнату быстро вошелъ коренастый молодой щеголь такихъ лтъ, когда уже нужно бриться черезъ день. Онъ быстро подошелъ къ кровати, отдернулъ пологъ.

— Джузеппе, дитя мое!

— Милая мама, добрый день.