Чудаки и зануды

Я долго рылась в гардеробе под лестницей, где валялись мои вещи, так и не разобранные после переезда. Пока я была Симоном, не было нужды в платьях, юбках и кофточках. Наконец я выбрала розовое платье с пуговицами-земляничками, рукавами-фонариками и кружевным воротничком. На шею надела золотое сердечко — подарок дедушки и бабушки к моему рождению. Как-никак, мне предстояло заново родиться. На ноги я натянула невысокие белые сапожки, подушилась мамиными духами, подвела губы розовой помадой, в тон платью, и подкрасила ресницы.

Вот так. Взглянув в зеркало, я едва себя узнала — привыкла уже к мальчишечьему облику, к ухмылке заправского хард-рокера.

Казалось, я снова вырядилась, только на сей раз девчонкой. Девица со свежевымытыми волосами, начищенной улыбкой и подведенными глазами, глядевшая из зеркала, внушала мне робость — этакая сказочная красавица, вроде фотомоделей из маминых журналов.

Затем пришлось успокаивать маму и Ингве. Они переполошились, когда я не явилась ночевать. Мой рассказ, что я-де ночевала в заброшенном сарае с мальчиком, их только больше взволновал. На объяснения тоже ушло время.

Когда я, распугав уток, въехала на школьный двор и закрепила переднее колесо в велосипедной стойке, все давно уже были в классе.

Осторожно и неуверенно я переступила порог класса. Трясогузка ничего не заметила, она стояла спиной к двери.

У доски я увидела Анну. В левой руке она держала банку из-под варенья, где копошились палочники. «Странствующие палочники» — крупным ученическим почерком было написано на доске. Я пришла как раз посреди ее рассказа о своих питомцах.

Анна продолжала пищать тоненьким голоском. Ей было трудновато одной рукой держать банку в дрожавшей руке и одновременно листать записи. Она ничего вокруг не замечала.

Как поступить? Просто, не говоря ни слова, пойти на свое (то бишь Симоново) место? Или слегка пошуметь, чтобы Трясогузка-таки обернулась? Или подождать, пока кто-нибудь заметит меня и привлечет внимание учительницы? Я не знала, на что решиться.

Я взглянула на Исака. Он подмигнул, подтверждая, что заметил меня. Остальные таращились в полном недоумении.

— Некоторые палочники, — читала Анна по бумажке, — или привиденьевые, как их еще называют, могут достигать трех метров в длину. Хотя мои, конечно, намного меньше. Одни похожи на сухие травинки, другие — на сломанные сучки, их длинные ноги напоминают тонкие ветки. Панцирь защищает палочников от насекомоядных хищников. В качестве дополнительной защиты многие из них имеют специальные железы, которые выделяют едкую жидкость…

Похоже, обитатели банки тоже выдают себя не за тех, кто они на самом деле.

Трясогузке явно было не по себе при мысли о тонконогих палочниках, которые в любой миг могут выстрелить едкой гадостью.

Я тихонько кашлянула.

Трясогузка обернулась и вопросительно посмотрела на меня.

— В чем дело?

— Это я, — промямлила я. — Вот, пришла.

Учительница уставилась на меня, как на этакого палочника, которого трудно отыскать среди веток и сучков. Глаза за стеклами очков блеснули. Она узнала меня!

— Симон! — охнула Трясогузка.

— Точнее, Симона, — сказала я.

— Что? — переспросила учительница.

— Симона, — повторила я. — Я не мальчик, а девочка.

Трясогузка совершенно растерялась. Краска медленно заливала ее лицо. Остальные тоже не знали, что и думать, только неуверенно улыбались. Решили, видно, что это новая забава, розыгрыш, шутка.

— Это уж слишком, — заявила учительница, словно убеждая саму себя. — Пошутили, и будет. Ясно?

Да, не так-то просто получается.

— Я не шучу. Мне очень жаль, но это правда.

— Иди-ка домой, переоденься в нормальную одежду и смой краску с лица! Я уже устала от твоих вечных розыгрышей. Слышишь, Симон?

Трясогузка снова побледнела. Лицо приобрело болезненно-желтый оттенок, голос срывался.

— Симона, — поправила я.

Анна выудила своего палочника из банки и посадила на ладонь.

— Можно мне продолжать? — спросила она.

— Нет! — крикнула учительница.

Анна не привыкла, чтобы на нее кричали. Она вздрогнула, драгоценный питомец не удержался и, пролетев по накаленному страстями воздуху, приземлился на рукаве у Мурашки, которая никак этого не ожидала. Как и все, она целиком была поглощена перепалкой между мной и Трясогузкой. От испуга Мурашка махнула рукой, и бедный палочник снова отправился в путь, чтобы на сей раз приземлиться в сложной прическе учительницы.

Трясогузка не издала ни звука. Она замерла, словно аршин проглотила. В волосах, как этакая необычная заколка, сидел, свесив тоненькие паучьи лапки, странствующий палочник. В любой момент он мог выпустить вонючую смесь прямо Трясогузке в прическу. Учительница так напугалась, словно в волосах у нее был скорпион.

Моя мама тоже боится пауков. А вот я никогда не боялась насекомых, поэтому подошла, осторожно вынула палочника из волос Трясогузки и сунула его в банку, которую Анна поставила на кафедру.

— Мне очень жаль, — сказала я Трясогузке. — Вечно так случается. Я не виновата. Просто само так выходит, понимаете? Помимо моей воли. А теперь я ухожу. И все же я девочка, правда.