Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Более того, в кальвинистской версии истории спасения и проклятия, вероятно, сокрыта очень глубокая истина, пусть даже она ведет в направлении совершенно отличном от того, в котором указывает кальвинистская ортодоксия. По крайней мере, я согласен с реформатской традицией, что для христианской мысли в целом вопрос о справедливом воздаянии перед Богом неуместен – как, например, в случае женщины, взятой в прелюбодеянии. Если то, что Новый Завет говорит о Боге, истинно, тогда воля Бога не в том, чтобы воздать нам соответственно нашим заслугам, а в том, чтобы просто заявить свои права на те свои творения, что попали в рабство к смерти. Я, как и прежде, убежден, что никто, если рассуждать логически, не мог бы заслужить вечного наказания; но я признаю и обратное суждение, что никто не мог бы заслужить благодати. Это не означает, однако, что благодать, чтобы быть поистине благодатной, должна быть чем-то редкостным, как столь легкомысленно полагают весьма многие в инферналистском лагере. Благодать, даруемая всем, не перестает быть благодатью. Дар, вручаемый каждому, есть ничуть не меньший дар, а дар, драгоценный по своей сути, не обязан быть редкостью, для того чтобы быть делом высочайшей щедрости. И наоборот, этот дар не становится более драгоценным – на самом деле он становится гораздо менее таковым, – если его ценность удостоверена тем, что он дается лишь немногим. В конце концов, само наше существование есть незаслуженный дар (разве только и в самом деле существует вечный ад, в каковом случае оно есть также – и, возможно, преимущественно – незаслуженная жестокость). Но более существенно вот что: если Павел прав, тогда – в то время как естественная справедливость озабочена исключительно вопросами закона и соразмерных последствий – сверхъестественная справедливость, явленная во Христе, заключается в победе Бога над всеми теми силами, что разлучают с Ним его творение, и в этом отношении так же «несправедлива», как и любой другой акт совершенно незаслуженного милосердия. Поэтому можно на время отложить в сторону весь вопрос о воздаянии, равно как и всякую обеспокоенность по поводу правильного восприятия божественной благодати, поскольку более фундаментальной и всеобъемлющей остается проблема сущностного характера Бога, в которого, как считают христиане, они верят. Инферналистский аргумент от свободы творений есть в конечном счете пустое развлечение. Да, он предполагает абсурдную по сути модель свободы, на что непременно стоит указать, и бесконечно умножает эту абсурдность, заявляя, будто сия сказочная сила свободного выбора может иметь своим результатом простирающееся в вечность отвержение Бога. Однако лично мне гораздо более серьезной проблемой инферналистской ортодоксии представляется следующая, в высшей степени очевидная: что идея вечного ада, какой бы терминологией ни пользоваться для ее защиты, вынуждает нас признать определенные выводы относительно Бога – понимаемого и как свободный творец мира, и как единственно возможная трансцендентная цель природной разумной воли, – которые в конечном счете лишают всякого содержания огромное число христианских доктрин и моральных притязаний. И именно отсюда я и отправляюсь в последующих размышлениях: не от вопроса о свободе творений, который можно отложить на конец книги, а скорее от вопроса о божественной благости (который, оказывается, далеко не так прост, как можно было бы подумать).

III