Чтобы сказать ему

Под ногами что-то блестит, Дора приглядывается и понимает, что это обрывок посеребренной кожи. Ветер пахнул гарью – вонь горящего пластика смешивается с ароматом жареного мяса. Вдалеке тлеют остатки большого костра, некоторые угли ещё светятся. Дымятся обрывки тряпок, полоска зеленого кружева трепещет на ветру, всюду разбросаны окровавленные разноцветные пёрышки, будто лисы сожрали райскую птичку, а в центре пепелища валяются куски трёх разрубленных тел, с которых тщательно срезали мясо.

Ленке повезло, она умерла сама, замёрзла, свернувшись в сухой канаве, укутанная в коричневую шаль, на которой не тает иней.

Обезображенный избитый Писатель поджидает её повешенным. Одинокое дерево и покачивающееся тело она замечает издалека, но всё равно не может свернуть, и пока ноги несут её вперёд, может разглядеть подробности: сизый вывалившийся язык, засохшую рвоту на потёртом вельветовом пиджаке, пятно мочи на штанах и голые посиневшие ступни.

Груда железа в бензиновой луже – Тони. Невозможно вообразить силу, которая способна так перемешать тело с кусками металла, будто детская рука пыталась слепить вместе игрушечный мотоцикл и пластилинового человечка: ступня торчит между спиц колеса, колено глушителя пробило затылок и выходит из-под нижней челюсти, а на лице застыло изумление ребёнка, которого обманула любимая игрушка. Дора не успевает подойти – неудачная скульптура вспыхивает на её глазах и пропадает в ревущем пламени.

Мальчики выглядят нетронутыми. В ней зажигается надежда, когда она видит двух полуобнажённых парней, лежащих в обнимку на спальнике. Дора из последних сил прибавляет шаг, подбегает и падает на колени. Люка безмятежно спит, пулевое отверстие на виске почти незаметно. А Колин лежит, уткнувшись ему в плечо, Дора убирает вьющиеся волосы, кажущиеся тёплыми, и видит, что выстрел в упор снёс ему лицо. «Ты бы сказал, что на тебе лица нет, малыш», – бормочет она и хохочет диким булькающим смехом.

В следующий раз она очнулась у реки, как раз для того, чтобы увидеть в камышах раздутый труп Красавчика. Закапал редкий дождик, и мутная поверхность пошла кругами.

Дора не остановилась и побрела вдоль воды, думая, что если сорвётся вниз, то наверное сразу утонет, и это было бы лучше всего. Но берег стал ниже, постепенно перешёл в замусоренный пляж, и впереди снова показалось что-то тёмное.

«Вроде мертвецы уже должны закончиться, – с некоторой иронией подумала она. – Разве что там тот индеец». Дора не знала – это болезнь или текучая реальность подкидывали ей призраков? Она вообще уже не понимала, точно ли встречала всех этих людей или их генерировал зыбкий изменяющийся мир? Может быть, их всех вытащили из её сознания – воспоминаний, фильмов и книг, из собственного прошлого и фантазий. А если они всё-таки существовали, живы ли они теперь или их убили и кинули к её ногам, чтобы сказать… Что? Пожалуй, что Дора ничем не смогла им помочь, даже не попыталась. Встретила, выслушала, создав мимолётную ложную близость, кинула пару ободряющих слов, а потом сбежала по своему обыкновению. Что стоило её сострадание в таком случае, чего стоила она сама? Дора пыталась оправдываться перед безжалостным голосом в своей голове: но что я могла сделать? Каждый из них шёл по собственному пути, им нельзя было помочь. Но голос возражал: ты всегда так говорила, и когда уходил Элрой, и когда теряла Гарри. А зачем тогда ты ищешь его – бесполезная, беспомощная трусливая дрянь?! Что, если там впереди валяются его кости, укрытые куском брезента? Ты заслужила их увидеть, но более – ничего.

Дора подошла, машинально переставляя ноги, и откинула сырую тяжёлую ткань. Сначала не поняла, но потом сообразила, что перед ней лежит небольшая узкая лодка, старая, но вроде бы целая.