И тем вечером, когда Джоки вошёл в гостиную и спросил: «Мам, ты не видела красную сумку, я бы уже начал собираться», он почти сразу всё понял. По тому, как отец почти незаметно подобрался, уселся в кресле плотнее, наклонился вперёд и отвел глаза, а мама встала, отошла от света лампы и спрятала лицо в тени, не отрывая при этом от Джоки блестящего взгляда, – по этой крошечной пантомиме он понял всё. Когда приходило время забивать коз, мама тоже отбегала подальше и следила издали, как отец выводит животных из хлева. И сейчас, и тогда Джоки читал по её телу сложное двойственное переживание: неприятно, но необходимо, и ей, в конечном итоге, нравится, что все идёт как должно.
И потому он почти не удивился, когда отец сказал:
– Джок, ты не поедешь.
На самом деле, когда у тебя рушится жизнь, ты не обязательно чувствуешь удивление. Отчаяние – да, иногда надежду, что всё ещё можно исправить.
– Я должен задержаться? Тебе надо с крышей сарая помочь перед отъездом?
– И не только с крышей, парень, ты нужен мне здесь. Хватит уже учиться.
– Пап, но мне ещё три года…
– Ты не понял, что ли? – Отец изобразил нарочитое изумление. – Я сказал – хватит. Оглянись вокруг, после этой хрени, что случилась с нами, никому нахрен не нужно твое образование, никаких колледжей, университетов и прочего дерьма. Ты в адвокаты собрался или, может, в менеджеры? Помнишь, к нам на днях заглядывал один бакалавр, рвался за пару монет дерьмо почистить, но согласился и на миску кукурузной каши с вяленым мясом. Люди всегда жрали и будут жрать, хоть всё к чертям провалится, на ферме не пропадёшь.
– Разве что, – подала голос мама, – врачи всегда нужны. Я видела у тебя справочник…
– На врача у него мозгов не хватит, думаешь, я не знаю? Я ж говорил с мистером Харпером, директором вашим, насчёт тебя, он сказал: звёзд с неба не хватаешь, в голове одни танцы, – последнее слово отец процедил не с пренебрежением даже, а так, будто ему пришлось перекусить червяка.
– Но я хорошо танцую! – Джоки постарался вложить в это «хорошо» максимум убедительности. – Мистер Харпер сказал, что я двигаюсь как бог!
– Как педик ты двигаешься! – взорвался отец. – Думаешь, всё шито-крыто, никто не знает, для кого ты попой крутишь?!
– Боб! – одёрнула его мама.
– Что «Боб»? Ты сама знаешь, какое дерьмо у него в голове. Я не намерен платить, чтобы мой парень окончательно превратился в педика!
– Да ты и не платишь! – крикнул Джоки. – Тебе ничего не стоит моя учёба!
– Да? А мясо к Рождеству кто в твою школу отвозит? От меня ждут, что я буду подкармливать тамошних нищебродов. И на чьи деньги ты живёшь, жрёшь и покупаешь эти драные штаны в облипку? И почему я трачу бабки на работников, когда ты, здоровый балбес, прохлаждаешься в городе? Ты остаёшься, понял?
– Нет, хоть убей, я не останусь!
– Значит, не хочешь, как отец, всю жизнь копаться в дерьме? – Он вскочил и двинулся к Джоки, но окрик матери удержал его:
– Боб!
– Мама, неужели и ты?..
– Отец прав, – мягко сказала она. – Мы стареем, нам нужна помощь.
– Но я жить не смогу без…
– Прекрати нас позорить, – заледеневшим голосом прервала она. – Ты сделаешь, как отец сказал или…
– Или?
– Или убирайся и живи как знаешь.
Джоки мог бы поклясться, что эту фразу должен сказать его туповатый непримиримый отец, но её произнесла мама.
– Мы не хотим… Я не хочу, чтобы ты занимался этим. И думал о парнях… Молчи, не желаю слышать про всякую грязь, просто выбирай.
Джоки молча вышел из комнаты.
В город его не отвезли, и он целый день добирался на попутках. В школе решил ни с кем не разговаривать, надеясь, что всё устроится как-нибудь само, но в конце недели его вызвали к директору.
Солнце заливало кабинет, обшитый деревянными панелями, дубовый стол со старомодным письменным прибором и грузного улыбчивого мужчину в кресле.
– Джоки, дружок, как дела? – Мистер Харпер был сама доброта. – Звонил твой отец и сказал, что ты больше не будешь у нас учиться, я удивлён, что ты до сих пор в школе.
– Сэр, я знаю, что он против, но я хотел бы продолжать обучение, неужели это невозможно?
– Сожалею, мой мальчик, но ответственность за учеников несут родители или опека, если твой отец желает забрать тебя, я не вправе возражать.
– Но я хотел бы продолжать занятия. И танцевать. Вы же сами говорили, что я хорош!
– Кстати, это ещё одна проблема. Всё в порядке, когда вы с Лиз выступаете на школьных вечеринках. Но нам неприятно, что наши ученики побираются на площади!
– Мы выступали как уличные музыканты!
– Вам бросали деньги, как нищим! Это недопустимо. До поры я смотрел на это сквозь пальцы, но теперь, увы. Мне очень-очень жаль.