Чтобы сказать ему

В Лючии изумительным образом сочетались мудрость и колкое дамское злоязычие. Дора вспомнила Ленку и её фразу о подруге: «больше женщина, чем я». Не всякой дана такая глубокая уверенность в своей неотразимости, подкрепленная острым, немного печальным интеллектом. А Джоки с точки зрения Доры вообще смахивал на мужчину мечты: энергичный, остроумный и храбрый, красивый даже в своих дурацких кружевах, он многое повидал и мог ночи напролёт рассказывать о путешествиях. При этом умел слушать, не задавая лишних вопросов. И Дора ему тоже явно нравилась – милая и спокойная, её хотелось иметь перед глазами как образец обычной женщины, в его мире такие встречались не так уж и часто. Вот только ни малейшей сексуальной искры во взгляде Джоки не наблюдалось – он глядел на Дору как на сестру, с большой симпатией и безо всякой страсти. О нём, единственном из всей троицы, Дора всё ещё думала в мужском роде, но их обоих одинаково привлекали высокие брюнеты, и они вечно перешептывались о былых приключениях, жаловались на разбитые сердца, парней-идиотов и хвастали экстерьером своих любовников, обозначая некоторые параметры руками, как заправские рыбаки.

– Мне тааак нравятся солдатики, сама не своя до мужчин в форме. Жаль, шарахаются, как от огня, упряяяяямые, – бархатно ворковал Джоки.

– Чего от них ждать, милая? Эти сапоги ничего не понимают в куртуазных развлечениях.

– А у тебя были военные?

– Нет, но как-то я завтракала с одним. Он свой автомат небрежно так поставил под стол, и я его всё время чувствовала коленом и думала, какой он большой, твёрдый, чёрный…

– Он был афро, что ли?

– Дура, я про автомат!

Дора решила, что такую чудесную дружбу не обязательно совмещать с сексом, его-то можно добыть где угодно, а тепло, веселье и понимание, которые она нашла у Джоки, встретить не в пример сложней.

Она мысленно хихикала, представляя, как замечательно может вписаться в компанию – каталась бы с ними на гастроли, утешала в любовных делах, приносила удачу и ходила со шляпой по кругу после выступлений. Но даже не считая того, что Джоки совсем-совсем потерян для женщин, имелись и другие препятствия. Они чем-то походили на неё, эти девочки – достаточно сильные, но неприкаянные, бездомные. Не было в них спокойной уверенности, что земля не уплывёт под ногами, не провалится и не загорится. Им проще совершить чудо, чем наладить обыкновенную жизнь. Они смотрели на заглохший автобус с одинаковой растерянностью и одинаково озирались в поисках мужчины, чтобы он всё починил. Но Дора должна справиться с собственной жизнью сама, а главное, ей следовало найти Гарри. Она уже не лёгкая забывчивая птичка в шёлковых платьях, и с этой стайкой ей не пути.

Девочки собирались свернуть западнее, в маленькое поселение, где их ждали. Лючию – крепкий основательный мужчина, который уважительно относился к её «маленьким особенностям», они вместе образовывали чудесную пару средних лет. Она показала Доре фото, которое бережно хранила в косметичке, – хороший такой дядька с седыми усами, надёжный. Кроме того, на юго-западе кое-как функционировал нефтеперерабатывающий заводик, там оставались технари, умеющие привести в порядок их розовый автобус.

В последний вечер, когда Анабель и Лючия отправились спать, Джоки и Дора всё ещё сидели у костра и разговаривали. Он неожиданно отбросил игривый тон и начал рассказывать о доме, о том, как в первые годы после Потопа оказался на улице.

Джоки исполнилось пятнадцать, и быт вокруг только-только начал устраиваться, когда он окончательно понял две вещи. Ему не хочется работать на ферме вместе с родителями, он должен танцевать, как мечтал с детства, должен выступать перед публикой хотя бы на улицах, и четвертаки, брошенные зрителями в шляпу, дороже для него, чем доллары, которые отец выручал на рынке за овощи и молоко. И он не любил девчонок.