Что знает дождь

— К тебе или к Гринёву? — усмехнулась я.

— К Оболенскому, — грустно улыбнулся Захар. — Вы вместе жили?

— Она тебе рассказала? — удивилась я.

— Да. Но можешь рассказать свою версию.

— Думаешь, они разные?

— Уверен, — смотрел он не мигая.

Какой же это был соблазн — вот прямо сейчас, ничего не тая и не приукрашая, рассказать, как первый раз в том пахнущем грибами сентябре Урод зажал мне рот и засунул руку в трусы. Как под барабанную дробь дождя я вздрогнула и кончила. Как стонала и кончала под ним каждый раз, когда он этого хотел. Как, словно чёртова собака Павлова, до сих пор теку от одного его запаха.

Как же хотелось рассказать Захару обо всём. Как Урод учил меня сосать. Как трахнул в задницу. Как насиловал в тюрьме. Поделиться. Покаяться. Выплеснуть. Выплакаться. Облегчить душу. Хотелось, но это значило — назвать всё реальностью, взвалить на Захара и сделать ему невыносимо больно. У него не останется другого выхода — он должен будет убить Урода. А так поступить с Захаром я не могла. Как и сказать ему правду, что Урод снова меня трахнул.

Захара избили из-за меня. Я предала его.

Он не поймёт. Никто не поймёт. И никто мне не поможет.

Да и надо ли помогать?

— Может, когда-нибудь потом, — ответила я на его пытливый взгляд.

— Да, Насть, — сжал Захар мою руку и виновато прикусил губу. — Кажется, у нас нет денег. Я хотел попросить аванс, но пока… — он покачал головой.

— Ничего, не переживай из-за этого. Я что-нибудь придумаю. Поправляйся.

Я поцеловала его на ночь.

А утром стояла на КПП в СИЗО.

Глава 43

— Вы записаны? — спрашивал меня дежурный на проходной. — На вас оформляли пропуск?

— Нет. Просто позвоните Вячеславу Владимировичу.

— Девушка, — потряс он головой как индюк. — Это СИЗО. Не музей, не танцевальный зал. Здесь нельзя просто пойти куда вам хочется.

Твою мать!

— Вам что трудно снять трубку? Скажите ему: Анастасия Ланц.

Он поджал губы, отчего ещё больше стал похож на индюка. Сдёрнул с рычага трубку аппарата внутренней связи. Представился. Нехотя произнёс моё имя и… изменился в лице.

Трубку он положил аккуратно, словно боялся, что она взорвётся у него в руках.

Кивнул охраннику:

— Проводи её к Оболенскому.

Я думала воспоминания о проведённых здесь днях скуют меня стальными обручами: ни вздохнуть, ни выдохнуть. Но, наверное, я была слишком зла, чтобы отвлекаться на другие чувства.

После всех переходов, лестниц и формальностей, я шагнула в кабинет начальника СИЗО и остановилась на пороге. Оболенский в кителе — зрелище не для слабонервных. Строгий, подтянутый, аккуратно подстриженный и даже побритый он был похож на кого угодно, только не на того урода, которого я знала. И всё же это был Урод.

Он поднялся мне навстречу:

— Неожиданно.

— Я дала тебе, что хотел, но ты всё равно его избил.

Он мерил меня взглядом, словно ждал, что тишина, как вакуум, вытянет с меня и другие слова, заставит продолжать, сказать что-нибудь ещё. Но я молчала.

— Нет, — усмехнулся он. — Ты не дала. Я сам взял. А так мы не договаривались.

— Мы ни о чём не договаривались! Но ты сказал, что не тронешь Захара!

— Я его и не трогал, — поднял он руки, словно давая понять: к Захару они не прикасались.

— Врёшь! — шагнула я к Уроду. — Кто бы его ни избил, это сделали по твоей указке.

— Вру, — склонил он голову набок, рассматривая меня как диковинную зверушку. — Но, видишь ли, Блондиночка, если бы я этого не сделал, ты бы не поверила в серьёзность моих намерений. А я не хочу, чтобы ты во мне сомневалась. Я хочу, чтобы ни одна мысль, будто ты можешь делать, что тебе вздумается, не закралась в твою светлую головку, — подошёл он вплотную, обдав запахом одеколона, табака и безнадёжности. — Ни одна, — шепнул он мне на ухо. И довольно заурчал: — Ты в платье. Как разумно.

— Правда? — усмехнулась я и начала расстёгивать пуговицы с верхней.

— Тихо, тихо, тихо, — остановил он мои руки.

Обогнул. Запер дверь изнутри. Китель, сверкнув погонами, повис на спинке стула. А Урод снова подошёл вплотную.

— Вот теперь можешь раздеваться.

— Сначала пообещай, что ты больше его не тронешь.

— А надо ли? Что мне стоит нарушить своё обещание? Но если ты хочешь: обещаю.

Платье упало на пол. Я достала из лифчика и протянула ему презерватив:

— И вот ещё что.

Он взял упаковку двумя пальцами, усмехнулся:

— Видишь ли, Блондиночка. Со вчерашнего дня предложение немного устарело. Теперь новые условия.

— Какие?

— Как давно у тебя были месячные?

— Тебя не касается.

— Теперь касается, — бросил он презерватив в мусорную корзину. — Я хочу ребёнка.

— Что? — отшатнулась я, не веря своим ушам. — Нет.

— Конечно, да, моя девочка. Да. И это будет мой ребёнок, — он расстегнул брюки, увлекая за собой на старый кожаный диван, подтянул меня на себя. — Мой. Наш. Твой и мой, — вёл он пальцем по груди, по линии кружев, потом просунул руки, чтобы расстегнуть застёжку. Приподнял в руках грудь, большими пальцами поглаживая соски. — Я позабочусь о вас обоих.

«Он говорит обо мне и ребёнке или о сиськах?» — подумала я, и весь ужас сказанных им слов дошёл до меня не сразу.