— У тебя, — говорит, — с левой удар вполне приличный. И бегаешь ничего, мы из тебя нападающего выкуем.
В общем, Генка забыл, как сюда приехал, и, когда горнист затрубил сбор на линейку, первым прибежал строиться.
На линейке начальник лагеря сказал перед строем речь:
— У нас прекрасный лагерь. Дел очень много. Будем торжественно готовиться к открытию лагеря. В гости к нам приедет руководство завода. А после открытия сразу начнем готовиться к закрытию.
Генка крикнул:
— А будем с соседними лагерями в футбол играть?
— Мы-то обязательно! — сказал начальник. — А вот будешь ли ты?.. Не знаешь, что в строю разговаривать не положено? В первый же день, ребята, еще по дороге в лагерь у нас произошло «чепе». Потерялся мальчик Усов…
Начальник велел ему выйти перед лагерем и рассказать всем, как было дело.
Генка рассказал. Думал, все смеяться будут, но никто не смеялся.
— Можем ли мы такого Усова оставлять в лагере? — спросил начальник и оглядел линейку. — Нет! Поэтому я вызвал его родителей. Усов, прямо в мой кабинет шагом марш!..
Усов вздохнул и побрел не оглядываясь. Была бы тут Алла Борисовна, она бы все поняла, и с ней бы не выгнали.
Идет Генка, а бабушка навстречу:
— Ус, родненький!
— Ты откуда?
— Откуда? Из лагеря как позвонили, мне сразу директорскую машину дали — и сюда. Ты и тут что-то натворил?!
— Я что? Ничего!..
— Как ничего? Начальник лагеря мне сказал: есть штучки, которые можно прощать, а есть — которые нельзя. Почему всегда твои штучки прощать нельзя?
— Да они просто не поняли. Это же шутка.
— Хороша шутка!
— Давай скорее уедем! — говорит Генка. — Скорее, пока линейка…
Они двинулись к станции.
— А где ножик, который я тебе купила?
Обшарил Генка карманы — ножика нет. И тут вспомнил, побежал к вожатой. Линейка как раз кончилась.
— Ножик мой! Ножик отдайте! — догнал вожатую Генка.
Вожатая пошарила в карманах, извлекла ножик. Хотела что-то сказать, но передумала. Генка схватил нож и бросился бежать, потому что со всех сторон к ним спешили ребята.
Бабушка стояла на дороге. Вид у нее был такой, будто она только что, именно сегодня постарела.
«Даже еще лучше, что я уезжаю, — думал Усов, шагая к станции. — Жалко только, что бабушка от меня мало отдохнула. Всего-то с утра до вечера».
(Рассказывает Гена Усов)
Лично я девчонок не люблю. На это есть причина.
Мой двоюродный брат Борька кончал строительное ремесленное училище, и на практику его отправили в Таганрог. Из лагеря меня попросили. Бабушка не хотела, чтобы я все лето подметал клешами мостовую, и упросила Борьку взять меня с собой, на практику.
— Поезжай, отдохни, — сказала бабушка на вокзале, — уж осенью я тобой займусь серьезно.
Истинная же причина моего отъезда осталась для нее тайной.
Так я оказался в Таганроге. Там и началась моя нелюбовь к девчонкам.
Мы штукатурили новые пятиэтажные дома. Штукатурить — это не то, что уроки делать, тут не соскучишься. А после работы бегали к морю.
До чего там море мелкое! Уходишь далеко-далеко, вода теплая, песок на дне — паркет. Бредешь, бредешь… Бегут кольцами волны, исчезают вдали. Вокруг тихо, так тихо, что в ушах пусто. Можно часами стоять и чувствовать внутри пустоту. Забываешь даже про все на свете.
Мы и не заметили, как ребята оделись и ушли с пляжа. Тоже пижоны, подождать не могут. Остался я с Борькой один. Напялил рубашку и брюки, трусы даже отжимать не стал, и так высохнут.
Надо бы поесть, но не хотелось. Борька купил мне в киоске два стакана газировки, сел на скамейку и стал книжку читать. Неинтересная, я такие в руки не беру. Пошел чаек глядеть.
Долго солнце не садилось. Оно горячее, будто кусок металла раскалили добела. Сейчас море зашипит, как только солнце его коснется. Но солнце тихо исчезло, и море не зашипело. Я еще тогда подумал, что это не море. Просто положили зеркало, вот оно и блестит между берегов.
Стало темнеть. Вижу: остался я на целом пляже один, один до самого горизонта, даже страшно стало. Побежал к Борьке — рядом с ним сидит девчонка. Сел я на край скамейки, будто чужой, смотрю прямо в море. Если Борька захочет, чтобы я оказался его братом, сам скажет.
Когда она появилась?.. Сидит и посматривает на него. Плечи у нее загорелые еще больше, чем у меня. Юбчонка широкая, в разноцветную клетку, торчит во все стороны.
— Я целый день на солнце, а никак дочерна загореть не могу, — говорит Борька.
— Просто у меня кожа смуглая, — отвечает она, — а у тебя нет.
И улыбается. Сама в глаза ему глядит, будто больше не на что смотреть. Сидят и сидят, больше молчат, чем говорят, но с места не двигаются. А Борька обещал в кино меня повести на сеанс, на который дети не допускаются. У меня кончики пальцев от обиды закололо: я кулаки незаметно сжал, чтобы не волноваться. Так я закаляюсь.
— Тебя как звать? — спрашивает Борька.
— Меня? Джульетта…
Джульетта… Может, она из кино?
— А тебя, — говорит, — я знаю, как зовут. Ромео, да? Угадала?
— Еще как угадала! — засмеялся брат.