Что скрывает прилив

Больше этой ночью мы не разговариваем, но это неплохо. Впервые за долгие годы между нами нормальная здоровая тишина, без напряжения. Отец, возможно, спит, но я бодрствую. И продумываю план.

Как только Мэгги меня выпустит, я отведу ее в сторону и все расскажу. Отец будет в безопасности в тюрьме, и я позабочусь о том, чтобы ему принесли нормальной еды и одеяло. А мне нужно вернуться домой и забрать револьвер и сумку.

У меня есть восемь серебряных пуль. Этого мало, но если мы соберем все серебро в Ормсколе, каждую ложку, кольцо, пряжку и семейную реликвию и расплавим их, кузнец Йен Смит отольет еще. Чтобы хватило на каждую тварь. Чтобы зарядить все оружие Ормсколы. Я засяду у входа в их логово и не уйду, пока не перестреляю всех и каждого, кто высунется оттуда. И пока они будут пытаться меня остановить – а я уверена, что они будут пытаться, – группа людей сможет пробраться внутрь и спасти Кору и других выживших.

Я слышу крики за окном, неуклюже встаю и зову:

– Па.

Небо начинает светлеть, и я вижу мельтешащие у ловушки фигуры, тащащие с собой рулоны плотной ткани. Я смотрю, как они разворачивают их, накидывают на клетку, чтобы спасти существо, которое раньше было Джеймсом, от солнца. Он, или оно, все еще сидит, съежившись от страха, и мне на миг становится его жаль. Интересно, осталось ли в нем хоть что-то от Джеймса Баллантайна. Интересно, что оно помнит. Понимало ли оно, кто такой Джим, когда убивало его? Может ли оно говорить?

Интересно, может ли она.

Когда клетка накрыта, мужчины, заметно нервничая, подходят к ней. Поднимают ее, и Йен вместе с тремя товарищами, включая каланчу Диззи Кэмпбелла, тащат ловушку к тюрьме. Ну конечно, они несут ее сюда. Куда же еще? Разве есть другое здание, построенное для содержания кого-то в клетке? Пока мужчины ее волочат, я замечаю Джайлза Стюарта, наблюдающего с безопасного расстояния. Внутри меня распускается злость, кроваво-красный цветок ярости и отмщения, которого жаждет мое сердце. Джайлз, словно что-то почувствовав, поворачивается к тюрьме и смотрит наверх. Я понимаю, что он видит меня и моего отца, по улыбке. Она ползет по его лицу как змея, а потом исчезает в мгновение ока. Улыбка триумфа, несмотря на то, что его лучший друг и, возможно, многие другие мертвы. Он не может сдержать радости от того, что мы заперты здесь.

Джайлз не сводит с меня глаз, пока идет к тюрьме. Потом он следом за мужчинами с клеткой заходит в здание и исчезает из виду.

Я поворачиваюсь ко входу в камеру и жду.

Глава двадцать пятая

Когда начинают пытать существо, в которое превратился Джеймс Баллантайн, я все еще нахожусь за решеткой.

Звуки, которые он – оно, что бы то ни было, – издает, наводят ужас. У меня мурашки бегут по спине от его пронзительного визга. Кажется, что существо в агонии, что с него сдирают кожу, прижигают плоть раскаленным железом.

«Еще двое суток назад он был одним из нас, – думаю я. – Быстро же жители Ормсколы забыли об этом».

Вспоминаю, как Гэвин усомнился в том, что оланфуили являются монстрами, и как в ответ на это я разозлилась.

Существо испускает жалобный, душераздирающий стон, и я не выдерживаю.

– Выпустите меня, – кричу я и прохожусь ведром по прутьям.

Внизу наступает временное затишье, будто меня услышали, но потом крики раздаются снова, и никто не приходит.

– Они не оставят меня здесь, – твержу я.

– Мэгги не позволит этому случиться, – соглашается отец.

Но даже когда в камере становится светло и солнце восходит над горой, никто не приходит. Они, должно быть, закрыли чем-то окна на первом этаже, потому что оланфуиля все еще слышно. Теперь он непрерывно и истошно рыдает, и это еще хуже. В его плаче есть некая пустота, словно все, что было в нем живого, исчезло, и остались только боль и шум. Это невыносимо, и мне приходится заткнуть уши и начать напевать, чтобы не сойти с ума.

Я стою, согнувшись, и потому не вижу, как кто-то заходит. Ощущаю руку у себя на плече и моментально выпрямляюсь, едва не разбив нос Маррену Россу.

Рен.

Я бросаюсь к нему и крепко его обнимаю.

– Нам нужно идти, – говорит он, после того как горячо целует меня в лоб. – Никто не знает, что я здесь.

– Где Мэгги?

– Ей запретили сюда входить, как и всем женщинам. Вход разрешен только мужчинам. Я вызвался добровольцем, чтобы пробраться к тебе. Они считают, что я пошел за хворостом. – Рен оборачивается. – Тебе нужно уходить; скоро они поймут, что тут что-то не так.

– Мой отец… – прошу я. – Его тоже нужно вытащить.

Надо отдать Рену должное: он не задает лишних вопросов, а просто отдает мне связку ключей.

Я беру ее и подбегаю к соседней камере. Смотрю на замок и перебираю ключи, не решаясь поднять глаза на отца, пока один не проворачивается и дверь не открывается.

Когда я все-таки поднимаю на него взгляд, отец улыбается.

Не отдавая себе отчета, я бросаюсь его обнимать. Чувствую, как его руки сжимают меня, и с благодарностью замечаю, что он пахнет так же, как в моем детстве: немного домом, немного озером.

– Простите, что отвлекаю, но вам нужно уходить, – подает голос Рен.