Что скрывает прилив

Когда я покидаю тюрьму, площадь уже пуста. Тела погибших исчезли, и я не знаю, превратились ли они в пепел под солнцем или их убрали. Могу только надеяться, что укушенные не остались в живых. С окон убрали арисэды, на мостовой лежат и поблескивают на солнце осколки стекла. По пути то тут, то там замечаю вспышки рубиновых капелек. Они выглядят красиво, и меня это раздражает.

Солнечный свет – наше спасение, но мне он кажется кощунственным. Земля словно плюет мне в глаза. Сегодняшнему дню больше подошел бы дождь и гром. Погода должна была бы быть серой, суровой и беспокойной, под стать моим чувствам. Не так, как сейчас. Никаких поющих птиц, никаких лениво кружащих над садами пчел, никаких распускающихся навстречу небу цветов. Однако жизнь продолжается, как будто ничего не изменилось, хотя изменилось все.

Волоча ноги по пыльной дороге, я иду к магазину Уилсон. Мой карман оттягивает револьвер. Прямо сейчас Йен Смит в кузнице отливает пули.

Я делаю долгий неровный выдох. По крайней мере, я все сделаю быстро. Это уже кое-что. Быстро и точно. Я не позволю им корчиться от боли, не позволю страдать за то, кто они такие.

От мысли, что мне придется убивать, становится не по себе. Застрелить Джеймса – то, во что превратился Джеймс, – было актом милосердия, и я ни о чем не жалею. Но теперь я в курсе, что они чувствуют боль и страдают. Теперь я знаю, что они настолько живые, что предпочтут смерть пыткам. Это все меняет, и когда я представляю, как сижу возле их дома и хладнокровно отстреливаю существ на выходе, меня тошнит. Мне кажется, я понимаю, что имел в виду Гэвин, когда говорил, что они просто пытаются выжить. Проблема в том, что ради их выживания мы все должны умереть, и наоборот. Поэтому им нельзя позволить жить. Возможно, мне придется убить всех до одного, и мне от этого мерзко.

Вот бы озеро снова наполнилось, и мне не пришлось бы этого делать. Или произошло бы очередное землетрясение.

Я останавливаюсь, сердясь на собственную глупость. Конечно, мне не обязательно сидеть и отстреливать каждого из существ. Мне просто нужно сделать так, чтобы они не могли выбраться. Нам необходимо перекрыть выход из пещеры. Запереть их внутри. Мы напишем об этом в журналах наевфуиля, предупредим людей о том, чего ожидать, если чудовищам снова удастся выбраться.

Это рискованный план, но во мне загорается надежда.

Магазин Мэгги закрыт, ставни задвинуты. Я стучусь, пока хозяйка не появляется со скалкой в руке.

При виде меня ее лицо смягчается. Она затаскивает меня в дом, а потом, к моему удивлению, обнимает.

– Слава небесам, ты цела, – причитает она. – Когда Маррен сказал, что бросил тебя там, я чуть не освежевала его заживо.

Меня передергивает от этих слов, и она замолкает. Рен, должно быть, рассказал ей, чем занимаются Джайлз и остальные. Чтобы сгладить впечатление, Мэгги тут же уводит меня за прилавок к ее личным комнатам.

– В любом случае, теперь ты в безопасности, – говорит она. – Гэвин в гостиной, а Рен моется.

– Хорошо. Через час сюда придут люди, которые помогут мне спасти Кору. Где мой отец? – интересуюсь я, желая обсудить с ним план.

– Он уже отправился к пещерам.

Мне кажется, что землетрясение уже началось и земля хочет помочь нам завалить вход в тоннели. Дом наклоняется вместе со мной, но когда Мэгги ловит меня, понимаю, что это просто подкосились ноги, и я едва не упала от головокружения.

– Что? – переспрашиваю я. У меня в ушах звенит от прилива крови. – О чем ты говоришь?

Мэгги помогает встать и смотрит на меня с беспокойством.

– Он сказал, что ты придумала план. Он пойдет первым к пещерам и выманит их.

– Нет… план был не такой, – шепчу я.

Зачем отец это делает? Я знаю зачем. По той же причине, по которой запретил мне подходить к окнам и покидать дом; по которой бродил вокруг озера по ночам; по которой никому не сказал, что существа вернулись. Из-за моей матери. Потому что несмотря ни на что он ее все еще любит. Хоть и надежды нет. Он не хочет, чтобы я ее застрелила.

Я достаю из кармана револьвер и вкладываю одну из запасных пуль в барабан. Семь патронов. Совсем немного.

Я пойду за ним, не стану ждать остальных.

– У тебя есть веревка? – интересуюсь у Мэгги.

Она возвращается в магазин, берет моток прочного каната и надевает его мне на плечо.

– И свечи. Толстые, чтобы долго горели.

– Ты собираешься сделать то, о чем я думаю? – спрашивает Мэгги.

Она уходит и возвращается с фонарем, снизу которого установлена внушительная емкость с парафином, и с коробкой спичек.

– Зависит от того, что ты думаешь, – отвечаю я, с благодарной улыбкой засовывая спички в карман и вешая фонарь на запястье.

– Альва, ты всего лишь девочка.

– Нет такого понятия, как «всего лишь девочка», Мэгги, – говорю я. – Тебе ли это не знать.

Она вздыхает, но не спорит.