Что скрывает прилив

Я качаю головой. На стенах коридора висят канделябры с длинными горящими свечами, да и свет луны довольно ярок. Кроме того, я боюсь брать огонь в помещение, из которого не смогу выбраться. Что если я переверну свечу и подожгу тут все? Я вздрагиваю, представив себе такое развитие событий.

– Вода, еда? Бумага и перья? Может, книга?

– Нет, спасибо. Все хорошо.

Я не планирую ни есть, ни пить, чтобы не пришлось пользоваться ведром. А еще меня не покидают опасения, что даже малейший не принадлежащий этому месту предмет заставит меня поверить в то, что я здесь надолго. От этой мысли мое сердце перестает биться, и я заставляю себя успокоиться.

– Тогда все в порядке, – подытоживает Мэгги.

Я захожу в камеру, приближаюсь к стене, запрыгиваю на кровать и выглядываю в окно. Несмотря на то, что стремительно темнеет, отсюда видно площадь, установленную и почти готовую ловушку, мельтешащих вокруг людей. Я смогу наблюдать за происходящим, хоть и не в силах буду помочь.

Спускаюсь и снова подхожу к двери. Сама ее закрываю, стараясь не обращать внимания на возникший от звука захлопывающейся железной решетки холод в животе. Для меня важно запереть себя самой, не позволить кому-нибудь другому это сделать. Я смотрю в карие глаза Мэгги и стараюсь изобразить смелую улыбку. Но ни себя, ни ее обмануть не удается.

– Я вернусь на рассвете, – обещает женщина. – Всего через несколько часов.

Я киваю, опасаясь открывать рот.

– Ты уверена, что тебе ничего не нужно? – Я снова киваю. – Хорошо.

Мэгги вставляет ключ в замок и поворачивает его.

Замок прекрасно смазан, с решительным звоном легко защелкивается язычок.

Сквозь решетку на меня смотрит Мэгги – женщина с пепельными волосами и с железным сердцем. В голову закрадывается мысль, что, чем бы этот ужас ни закончился, я буду знать, что она была на моей стороне. Поддержка кого-то вроде Мэгги Уилсон выпрямляет осанку. Я расправляю плечи и улыбаюсь ей снова, на этот раз более убедительно.

Она широко улыбается в ответ, поглаживает меня по руке и, еще какое-то время подержавшись за прутья, уходит. Она не оборачивается.

Когда слышится щелчок замка на двери на лестницу, сердце у меня уходит в пятки.

С первым замком я еще могла смириться, все же сама закрыла дверь, это было ожидаемо. Но наличие второго выводит меня из равновесия, его защелкивание звучит, будто это конец. Спокойствие, которое я тщательно копила, рассеивается, и на его место приходит ужас.

У меня внезапно начинает болеть в груди, легкие отказываются расширяться и принимать воздух. Я сгибаюсь пополам, пытаясь нащупать пуговицы на чужой блузе, которая слишком сильно давит мне на шею. Сердце так бешено скачет, кажется, внутри от его ударов остаются синяки. В поле моего зрения остается только замок, замок, замок.

– Дыши, Альва, – тихо приказывает мне спокойный голос, прокалывая пузырь охватившей меня паники и позволяя втянуть воздух.

Я вдыхаю снова и снова, падаю на колени, прижимаюсь лбом к холодному полу, и мышцы постепенно расслабляются от притока кислорода. Возвращается боль в плече, ведь я неосознанно вцепилась в него пальцами. Однако на ней можно сосредоточиться, что я и делаю, медленно приходя в себя.

– Как ты? – Голос знакомый, а слова нет. Нет. Нет, нет, нет, нет. – Альва? – спрашивает мой отец из соседней камеры.

Глава двадцать третья

Я не отвечаю. Выпрямляю спину и прислоняюсь головой к кровати.

– Альва? – повторяет отец. В его голосе появляется оттенок того самого надрывно-раздраженного тона, характерного для мужчин, которые ждут ответа от своей юной дочери, но не получают его. Это могло бы меня утешить, если бы мы не были заперты в соседних клетках по приказу человека, который ненавидит нас обоих.

– Я слышу тебя. Я в порядке.

– Что ты здесь делаешь? Почему тебя привела Мэгги Уилсон?

– Я с тобой не разговариваю.

Он молчит. Я закрываю глаза. Не могу признаться – даже себе – в том, что мне стало легче от его присутствия. Не потому что он мой родитель, а потому что я теперь не одна. Мой отец рядом и в той же лодке, что и я. Твердая как камень кровать, затертое до дыр одеяло. Подушка, пахнущая чужим потом. Ведро, которое, без сомнений, еще менее чистое, чем мое. Но завтра я отсюда выйду.

Утешаясь этой мыслью, я снова забираюсь на кровать и выглядываю на улицу сквозь решетку, инстинктивно обхватив прутья пальцами. Луна еще не взошла. Все вокруг находится во власти теней, но я вижу, что несколько человек все еще остаются на улице, едва-едва освещаемые светом из выходящих на площадь окон. Кажется, в особняке Джайлза зажгли все лампы. Я наблюдаю за тем, как люди в домах занимаются тем же, что и я: по очереди выглядывают в окна.

– Ты рассказала им? Об оланфуилях?

Его голос звучит иначе, отец явно переместился – тоже стоит у окна.

– Так они называются? – спрашиваю я. – Оланфуили?

«Похоже на наевфуиля», – отмечаю про себя.

– На древнем языке это значит «пьющий кровь», – отвечает отец на мой невысказанный вопрос.