Что с нами происходит?: Записки современников

В Пергаме была когда-то знаменитая библиотека. Оно и понятно — эта война гигантов с богами не могла быть создана там, где не было вообще научного, умственного движения. Если меня не обманывает память, то Пергамская библиотека составила основу Александрийской библиотеки, благодаря ей сохранились сочинения Аристотеля, — и то движение мысли, которое изошло оттуда, до сих пор подымает нас, волнует наш ум, живет, живет в нас. И вот десять лет назад открывают часть ее в крепостных стенах, построенных в тяжелую пору Византии, — другие, живые остатки того же могучего духа, и они являются перед нами, являются близкими, родными, чарующими. До сих пор не все еще собрано.

Но одна группа, уже собранная в главной пока ротонде, удивительна. Это группа, представляющая борьбу титанов, детей Земли, с богами. Я не знаю, какая фигура лучше, я не вижу, что меня больше всего поражает в этих частью обезображенных остатках. И фигура Зевса (без головы), и Аполлона (тоже) — просто восхитительны. И Земля-Гея — подымающаяся наполовину, чтобы помочь сыну — могучая и великая по сравнению с богами и титанами! Я не думаю, чтобы авторы хотели представить гигантов проявлением животности, — мне видится в них сочувствие к побежденным, мне мнится тайное желание показать, что не все богами кончено. Это показывает и могучая фигура Матери — Земли-Геи, и чудные типы юношей гигантов, например Отоса. Виден здесь миф Прометея, и то же самое гордое чувство свободной человеческой души, выразившееся хотя бы в иных мечтах и стремлениях греческих философов (например, позже, в нам известном, часто указываемом месте Лукреция Кара).[46] А это было как раз в то время. Мне противен сделался немецкий филистерский текст объяснения этой группы, где проводится «ортодоксальное» мнение (борьба духа — богов, с животностью — титанами). Здесь видно другое, здесь видна свободная гордая мысль, мысль, гонящая Тоску, рвущаяся вперед, далеко — так далеко, как прорвались и в науке греческие философские учения! Не то ли это самое, что заставило их, на основании немногих данных, построить такие синтезы, которые не раз удивляли нас своей справедливостью? Титаны не уничтожены богами, так как не могла быть ими тронута их мать. Первоисточник остался, и победа богов должна была быть поверхностной, как поверхностна была победа богов над Прометеем. Среди созданий греческого искусства это одно из самых замечательных проявлений этого направления. Я не припомню теперь ничего другого — хотя не раз, казалось мне, подмечал я то же самое…

И. М. Гревсу[47] (Публикуется впервые)

Полтава, 1 июля 1900 г.

Я очень тронут был, дорогой Иван, присылкой твоего труда и твоей надписью.[48] <…> Я не буду теперь ничего писать о прошлом и о том глубоком, по отношению к тебе, настроении, которое оно во мне создало. Мне хочется набросать тебе некоторые мысли, какие возбудило во мне чтение твоей книги, которую я кончил вчера и прочел с большим и сильным интересом. Все вопросы так живо и душевно тобою возбуждаются и твоя книга резко отличается от обычных ученых диссертаций тем, что в ней чувствуется живой человек, вложивший часть своей души в эту книгу. Эти вопросы чужды моему обычному материалу мысли, но я не могу сказать, чтобы я совсем вдалеке от них, и что они не касались близко меня, и чтобы во многом так или иначе не соприкасались с предметом моего мышления.

Читая твою книгу, все время билась сильно и бродила одна мысль, и, даже там, где я не соглашался с ходом твоих рассуждений, невольно с интересом и любовью вдумывался в то вечное, которое отражалось во всех затронутых тобою положениях. Лично мне дороги очень два твои основные положения, из которых одно, кажется мне, не вполне тобою выявлено, хотя всюду сильно и резко тобою проводится.

Это твой взгляд на историю с точки зрения всемирной истории, т. е. изучение явлений жизни народа или эпохи с широкой общечеловеческой точки зрения. В действительности, конечно, такой взгляд ближе к действительности, и благо, если его возможно применить как научный метод. Обособленное изучение истории одного народа или государства как бы мысленно уединенного от общемирового фона, на котором она идет, может быть иногда неизбежно, удобно для решения вопросов об отдельных частных процессах — но никогда не даст нам ясного представления об основных вопросах исторического бытия, о том, что особенно близко и дорого нам, что по существу вечно. Это все равно как изучение организма без связи с его средой, как подстановка декартовского человека-машины вместо живого человека. Душа при таком изучении исчезает во всех ее живых — настоящих проявлениях.