Что с нами происходит?: Записки современников

<…>Сегодня на лекции, по поводу работы П. Кюри, Грот говорил, что измерения (которые я и хочу сделать) еще не сделаны ни одним человеком, но что по теории они несомненно должны существовать.[37] Он пришел к этому мнению совершенно из других соображений, чем я, и дал некоторые выводы, которые я сам еще не делал, но теперь вижу, что эти его выводы являются частичным следствием моих предположений, и я начинаю понимать, какой это важный коренной вопрос. Если это, как думает Грот, удастся, получатся поразительные результаты — как-то боишься и мечтать. Я начал теперь читать довольно внимательно по капиллярности, и как-то, мне кажется, на меня приятно подействовало, что человеческий ум познал существование капиллярных сил под чудным небом дорогой моей Италии, и человек этот был один из самых лучших людей, величайших гениев — ученый, художник и общественный деятель — Леонардо да Винчи. <…>Тутя! Если бы больше мне сил и знания!

С. Ф. Ольденбургу[38]

18 января 1889 г. Мюнхен (Публикуется впервые)

Мой милый Сереженька, твое письмо и брошюру получил — не ответил — все еще не было времени и теперь отвечу верно кратко и потому не ясно. <…>

С твоим политическим письмом я согласен не вполне, хотя согласен со многим. <…>

Я считаю не логичным с твоей стороны относиться так к мнениям П…,[39] как ты относишься, потому что это отношение переходит за пределы теоретических разногласий в область практических действий, от которых ты думаешь временно держать себя в стороне. Я лично отношусь к так называемому «социалист-идеалу», вероятно, вроде тебя, и, может быть, даже захожу далее тебя в этом отношении. Но я считаю это больше вопросом идеалов, а не практики. Ввести социалистический строй теперь — бессмыслица, о которой и П…, и люди его образа мыслей не думают, а то, что будет во 2, 3 поколении, из-за этого нам теперь грызться и ссориться неразумно. То, что вызывает неудовлетворение П… и др., это вызывает неудовлетворение и у тебя. Мне кажется, что все наше так называемое социально-революционное движение ничего настоящего социального не имеет и борьба носит чисто политический характер.<…>

Деятельность социалистов теперь состоит в стремлении добиться такого правительства, при котором они могли бы свободно выражать свои мнения. Ты тоже ничего иного не хочешь. Ты имеешь право с ними бороться, когда они хотят добиваться этого заговорами и тому подобной гадостью, но когда они хотят земского собора… ты должен идти с ними.<….> Ты, однако, негодуешь на П… за то, что он сказал, что ему безразлично — будут ли даны самодержавным царем или будет взята с помощью народного представительства некоторая доля социальных улучшений. Я думаю, что пока вопрос этот не становится на практике, разногласие практически праздное. Но я спрошу тебя: если бы была теперь возможность при сохранении самодержавия добиться целого ряда нужных реформ — имеешь ли ты право не работать для этого.<…> Мне представляется самым важным не этот вопрос, а самым необходимым является вопрос — как устроить так, чтобы не мог быть сделан шаг назад, чтобы не мог царь взять то, что дал. В этом весь вопрос. И это все, вместе с гибелью людей, которая идет у нас, с унижением личности и заставляет думать о народных представителях. <…>

Я боюсь, что я все-таки неясно выразил свою мысль. Но, Сереженька, не видишь ли ты в истории Англии целую массу прав, целую массу различных прерогатив, которые остаются мертвой буквой de facto.

Твой Владимир.

Я лично отношусь к «социал-идеалам» скептически, как ты знаешь, отчасти потому, что меня беспокоит положение науки и образования в случае торжества этих идей, а частью потому, что большая часть земли населена совсем некультурным или некультурным в нашем смысле слова народом. Россию я хочу видеть прямо — могучей, сильной и думаю, что она многое может сделать как в Азии, так и вообще для общего развития Европы.

Из письма к Н. Е. Вернадской

28 января 1889 г. Мюнхен

<…> Вчера я был в Пинакотеке и в опере. В тех настроениях, о которых я писал тебе в прошлом письме, на меня лучше всего действует художественный, эстетический интерес, и как бы новое спокойствие, какое-то непонятное укрепление нахожу я в нем. Я сливаюсь тогда с чем-то более высоким и чувствую себя сильным, и мысль получает нужную ширь для правильной, менее субъективной оценки событий. В Пинакотеке я окончил более внимательный обзор немецкой школы и просмотрел дальше бегло и все другие отделы.