Что посеешь...

— Вот правильный вопрос: почему? Крестьяне поначалу просто по опыту поняли, что надо культуры на одном поле переменять, а потом уже учёные разобрались, почему это хороший результат даёт. Ну, во-первых, объясняется это тем, что у каждого растения свой аппетит — каждое растение свою любимую пищу из почвы съедает, и поэтому, если подряд одно сеять, на следующий год «пищи» в почве не хватит, а если на следующий год другое посеять, оно свою «пищу» в почве найдёт, которой предыдущий посев совершенно не интересовался. Ну, кроме того, за год на определённую культуру слетаются разные вредители её, болезни накапливаются, чтобы на следующий год как следует уже на культуру эту накинуться, а тут раз — и совершенно другое сеют. И болезни, и вредители с носом остаются, а вредителей и болезней для новой культуры нет ещё на этом поле, не собрались.

— Да, остроумно придумано! Болезни собрались, а болеть некому! — сказал я. — Гениальный какой-то человек придумал севооборот!

— Это, пожалуй, не один человек придумал, а человечество, — сказал дед. — Человечество, размышляющее о путях прогресса! И двигающееся по этому пути всё дальше и дальше. Потом на смену трёхпольному обороту многопольный изобрели — семипольный и так далее. И чем больше «смен» побывает на одном поле, тем лучше для почвы. Почва — это только на первый взгляд обыкновенная земля. Соотечественник наш, великий учёный Докучаев, доказал, что почва — живое тело, в ней всегда идёт жизнь, живут миллиарды бактерий, микроскопических водорослей, червей, микрогрибов и других полезных существ, и все они не зря там живут, а делают важнейшее дело — перерабатывают те органические остатки, которые в почве оказываются — останки животных, корни растений, — в минеральные соли, то есть в пищу для следующих поколений растений. Особенно хорошо эта работа идёт, если почва один год не засеивается, — тогда она особенно хорошо успевает обогатиться минеральными солями. Видел, наверное, иногда: поле распахано, а не засеяно. Это специально делается. Называется «пар». Почва незасеянная стоит, обогащает себя. А перед этим хорошо на ней посеять многолетние кормовые травы: от них много корней в почве остаётся и всякие бактерии и червячки превращают их за время «пара» в питательнейшие минеральные соли для тех растений, которые на следующий год будут тут посажены. Давно уже людьми замечено было: после «пара» — самый богатый урожай. Ну, кроме этого, почве ещё специально помогают: добавляют в неё навоз, минеральные удобрения. Кроме того, целая специальная наука существует о том, как землю надо пахать, чтоб она наилучшим образом свои богатства посеву отдала. Многие сотни учёных этим занимались. И поняли постепенно, что земля не только отдавать должна — так её за несколько лет высосать можно, — но и копить, набираться животворных своих сил. Ты знаешь, кто прадед твой был?

— Твой отец?

— Нет, отец бабушки Алевтины.

— Он... академик был?

— Правильно! А по какой науке?

— Ну тоже — по сельскому хозяйству.

— Правильно! А по какой отрасли?

— Забыл! — проговорил я.

— «Жабыл!» — вытаращив глаза, передразнил меня дед. — Это недавно в гостях я у своего друга Кротова был. И привели к нему внука его, полутора лет. Спрашивают его: «Митенька! Скажи, как дедушку твоего зовут!» Он молчал так, молчал, в точку глядя, потом вдруг говорит: «Жабыл!» Так и ты тоже: «жабыл»! — Дед ткнул меня в бок. — Так вот, прадед твой, академик Мосолов, бывший вице-президент Академии сельскохозяйственных наук, как раз почвоведением занимался, проблемами улучшения почвы и обработки её. Такая толстая у него книга тогда была — «Углубление пахотного слоя», мы эту книгу в Саратове изучали, и сам Мосолов несколько раз из Казани приезжал — величественный такой, солидный, седой — и нам по почвоведению лекции читал. Помню, мы трепетали все перед ним, хотя он тогда ещё не академиком был, а обычным профессором и в Казани ещё жил, а не в Москве, — но лучшим уже специалистом по проблемам почвы считался. Помню, смотрел я на него и думал: «Неужели простой человек, в бедной марийской семье родившийся, может таким знаменитым стать?» И даже не догадывался я ещё тогда, что в Казани встречусь с ним довольно тесно в работе и даже на его дочке женюсь!

— Так... баба Аля... дочка его?

— Чего ж ты удивляешься? Каждая бабушка — чья-нибудь дочка! Ну, в общем, в Саратове я уже здорово наукой заинтересовался! Хотя, может (возвращаясь к твоим словам), многого и не знал тогда, что сейчас все знают. Скажем, пиво в первый раз попробовал в двадцать лет, когда мы с друзьями в Саратовскую оперу пошли. Горьким оно мне показалось!! — Дед сморщился. — И как это, думаю, его пьют, да ещё деньги за это платят! Ну, всю свою учёбу в Саратове я рассказывать не буду тебе... ты ведь не собираешься агрономом становиться? — Дед испытующе посмотрел на меня.

— Не знаю... ещё не думал.