Мы можем повторить здесь основную часть аргументации, потому что мы только что подошли к тому месту, где она проявляется наиболее поразительно и убедительно. Последним доказательством того, что наши начальные школы не имеют собственного определенного идеала, служит тот факт, что они так откровенно подражают идеалам частных школ. В начальных школах обнаруживаются этические предрассудки и преувеличения Итона и Харроу, и они тщательно копируются для людей, для которых они совершенно не подходят. Обнаруживается все та же дико непропорциональная доктрина о влиянии телесной чистоты на моральный облик. Педагоги и политики в области образования заявляют под бурные аплодисменты, что чистота гораздо важнее всех споров по поводу морального и религиозного воспитания. На самом деле может показаться, что если маленький мальчик моет руки, то не имеет значения, смывает ли он следы от маминого варенья или кровь своего брата. Мы также в высшей степени неискренне притворяемся, будто спорт всегда воспитывает чувство чести, хотя мы знаем, что он часто его подрывает. А главное, мы следуем всеохватывающей гипотезе высших классов, будто лучше всего работают крупные учреждения, распоряжающиеся большими суммами денег и организующие всех, а банальная импульсивная благотворительность в некотором роде достойна презрения. Как говорит мистер Блэтчфорд: «Мир хочет не благочестия, но мыла и социализма». Благочестие – одна из популярных добродетелей, в то время как мыло и социализм – два увлечения высшего среднего класса.
Эти так называемые «здоровые» идеалы, которые наши политики и учителя позаимствовали у аристократических школ и применили к демократическим, никоим образом не подходят для обедневшей демократии. Смутное восхищение организованным правительством и смутное недоверие к индивидуальной помощи вообще нельзя применить к жизни тех людей, для которых доброта состоит в том, чтобы одолжить соседу кастрюлю, а честь – в том, чтобы не попасть в работный дом. Это приводит либо к обесцениванию системы быстрой лоскутной щедрости, в коей заключена повседневная слава бедняков, либо к туманным советам людям, не имеющим денег, не тратить их зря. Преувеличенный восторг от занятий легкой атлетикой достаточно оправдан в среде богатых, которые, если бы не прыгали и не бегали, стали бы чрезмерно есть и пить, но неприменим к людям, большинство из которых и без того много упражняются с лопатой или молотком, киркой или пилой. Как и в случае с мытьем, очевидно, что риторика о телесной красоте, которая свойственна вычурной аристократии, не может быть применима к мусорщику в ее нынешнем виде. Джентльмен всегда должен выглядеть безупречно, но грязь дискредитирует мусорщика не более, чем мокрая кожа – ныряльщика. Сажа дискредитирует трубочиста не более, чем глина – Микеланджело или кровь – Баярда[176]. Эти представители традиций частных школ не сделали и не предложили ничего в качестве замены нынешней системе снобизма, которая делает чистоту почти недоступной для бедных: я имею в виду общепринятый ритуал донашивания белья и одежды за богатыми. Один человек переодевается в одежду другого, как и переезжает в дом другого человека. Неудивительно, что наших педагогов не пугает, что мужчина принимает поношенные брюки аристократа, ведь и сами они подхватывают подержанные идеи аристократов.
XIII. Родители вне закона