Он полагал, что процесс удовлетворения желания есть манифестация свободы. Но свобода без чувства самосохранения – это самоубийство. Поэтому для выживания в свободе необходима мера. Она удерживает тебя от выполнения всех своих: желаний и позволяет выполнять только некоторые, не наносящие вреда жизни, своей собственной и чужой. Поэтому свобода может длиться только вместе с мерой, иначе она уничтожает сама себя, убивая её носителя.
Дэвид твёрдо решил для себя (чем весьма тешил свою гордыню), что зарываться, терять контроль он себе не позволит. Хотя это решение также было связано с осознанием чисто технических сложностей, ограничивающих его свободу. Например, сложность приближения к кинозвёздам, окружённым телохранителями и стенами особняков. Ещё существовала опасность при наклейке
Приходилось осторожничать – Дэвид старательно выбирал своих партнёрш, прежде чем к ним приближаться, убеждаясь, что они действительно одни, и свою кисть в момент наклеивания
Три часа исчезновения женщины не были достаточно долгим сроком отсутствия, чтобы вызывать панику среди её родственников и друзей. Кроме того, совесть Дэвида была абсолютно чиста – он знал, что не наносит женщине никакого вреда, а лишь даёт ей огромное наслаждение. И хотя она не запомнит, что с ней произошло, но она всегда будет носить в себе чувство приобщённости к великой свободе, что будет благотворно влиять на всю её последующую половую жизнь.
Одно лишь вызывало сожаление у Дэвида – с некоторыми женщинами ему хотелось встретиться более одного раза. Некоторых хотелось бы держать при себе как постоянных любовниц. Но он знал, что давать вторую дозу
Однажды Дэвид сидел в кафе у моря. Перед ним билась морская вода, которая, подначиваемая ветром, часто становилась угрожающей из-за своего громадного количества. Все столики были заняты людьми, а чуть поодаль стояли кресла, в которых люди, развалясь, мечтательно смотрели вдаль, или читали, или тихо переговаривались. На одном из кресел сидела девушка лет шестнадцати, она попивала лимонад и почитывала книжку. Её созревшее тело, не оставляющее сомнений в своём предназначении, грациозно заполняло пространство кресла. Девушка перекладывала ногу на ногу, и между ног мелькали крохотные кусочки материи шортов. Полные груди, не терпящие лифчика, еле мирились с тонкой тканью маечки, и соски подсматривали сквозь полупрозрачную ткань на рты мужчин, чтобы потом отдаться ртам младенца. Рядом с ней было свободное кресло, Дэвид сел в него и краем глаза ощупывал её. Он знал, что сделает ошибку, если попытается с ней сблизиться на людях. Он не мог уходить с незнакомой юной девушкой на глазах у всех вокруг. Потому-то он и взял себе за правило брать женщин только в толпе и рядом с припаркованной машиной, чтобы путь вдвоём был минимален и их никто не заметил.
А теперь эта сочная красавица соблазняла его близостью своей плоти. Она не обращала на Дэвида никакого внимания, он не существовал для неё как мужчина, а значит, и как человек, но он знал, что одно его движение – и девушка станет смотреть на него не только как на хозяина, но как на бога – бога Любви. Пока Дэвид об этом размышлял и уговаривал себя повременить ещё несколько минут, он увидел, как кто-то подошёл сзади девушки и смело закрыл ей глаза ладонями. Девушка без усилий скинула руки, обернулась, и Дэвид тоже повернул голову – за девушкой стоял мужчина лет 40, и сразу стало ясно, что это был её отец.
– Все тебя уже ждут на яхте, – сказал он, смеясь.