Чочара

Так шли мы, не разговаривая, еще с полчаса и наконец через ущелье вышли в долину, как раз к тому месту, где на перекрестке, у мостика, стоял домик, в котором жил Томмазино до той злосчастной бомбежки. Мне запомнилось это место — такое веселое, живописное, такое просторное, и очень я удивилась, увидя его теперь таким печальным, серым, голым и убогим. Приходилось ли вам когда-нибудь видеть женщину без волос? Я видела однажды — это была одна девушка в моей деревне, у нее после тифа часть волос выпала, а часть ей пришлось остричь под машинку. Будто ее подменили, у нее появилось даже новое выражение лица; ее голова напоминала огромное безобразное яйцо, гладкая и лысая, каких никогда не бывает у женщин, а лицо, не оттененное волосами, казалось при ярком свете словно расплющенным. Точно так же, без густой зеленой листвы трех высоких платанов, отбрасывавших тень на домик Томмазино, без травы, скрывавшей камни на берегу речки, без кустов, росших по обе стороны дороги и канавы, — правда, тогда я их не замечала, но они, конечно же, там росли, так как теперь я ощущала их отсутствие, — без всего этого место было ничем не приметным, просто никаким, утратило всю свою прелесть, совсем как женщина, если ей остричь волосы. И не знаю сама почему, при виде этого обезображенного уголка у меня сжалось сердце, и показалось, что он, пожалуй, чем-то напоминает сейчас наши жизни, ставшие такими же серыми и убогими из-за этой нескончаемой войны, отнявшей у нас все мечты и надежды.

Ну, хватит об этом. Мы зашагали по шоссе, и вот здесь-то произошла первая встреча, ожидавшая нас в тот день. Какой-то человек вел под уздцы двух замечательно красивых, холеных вороных коней. Это были немецкие кавалерийские кони, но на солдате была форма, которой я никогда раньше не видывала. Когда мы с ним поравнялись, он сперва посмотрел на нас, а потом поздоровался и, так как мы шли в одну сторону, заговорил с нами на ломаном итальянском языке. Так довольно долго мы шли вместе и разговаривали. Солдату было лет двадцать пять, и такого красивого парня сроду мне не доводилось встречать. Высокий, широкоплечий, с очень тонкой, как у женщины, талией, подтянутый, в желтых хромовых сапогах на длинных ногах. У него были волосы как золото, глаза голубовато-зеленые, миндалевидные, какие-то странные и чуточку мечтательные, прямой, большой и тонкий нос, красный, красиво очерченный рот, а когда он улыбался, то показывал чудесные зубы, до того белые и ровные, что просто приятно было на них смотреть.

Солдат сказал нам, что он не немец, а русский, из очень далекого селения — он даже назвал его, но теперь я уже позабыла. Спокойно он рассказал нам, что изменил своим и перешел к немцам, потому что не по душе пришлись ему русские, хотя это, однако, вовсе не значит, что он полюбил немцев. Рассказал он нам еще, что вместе с другими русскими предателями служит у немцев, добавив, что немцы теперь наверняка проиграют войну, своей жестокостью они весь мир восстановили против себя, и весь мир ополчился на них. Полное поражение немцев, закончил он, вопрос каких-нибудь нескольких месяцев, и он знает, что тогда ему конец. — Тут он сделал жест, от которого я вся похолодела: рукой он провел по шее, будто желая сказать, что русские перережут ему горло. Говорил он спокойно, словно собственная судьба была ему теперь совершенно безразлична, и даже улыбался — он улыбался не только ртом, улыбались и его странные лазурные глаза — ни дать ни взять два кусочка глубокого-глубокого моря. Было ясно, что он ненавидит немцев, ненавидит русских, ненавидит себя самого и нисколько не боится умереть. Он спокойно шагал, ведя под уздцы лошадей. На пустынной дороге среди серых, тронутых морозом полей был лишь он да его кони, и просто не верилось, что этот такой красивый парень, так сказать, уже приговорен к смерти и должен совсем скоро умереть, может, даже до конца этого года. У развилки, где мы с ним расстались, он, погладив гриву одного из коней, сказал:

— Вот эти два коня — единственное, что у меня осталось в жизни, да и то они не мои.

И пошел по направлению к городу. Мы постояли минутку, смотря ему вслед. Я не могла удержаться, чтобы не подумать, что и он также жертва войны. Ведь не будь войны, красивый этот парень остался бы в своей деревне, женился бы, наверно, работал и стал порядочным человеком, как все вокруг него. Война же заставила его покинуть родной край, сделала предателем, а теперь война его убивала, и он уже смирился со смертью, а это из всех ужасов, пожалуй, самое страшное и наименее понятное.