Чочара

Чтобы встретить Рождество, пришлось мне поднатужиться; старалась я прежде всего для Розетты, которая каждый год праздновала этот день лучше, чем любая дочка важных господ. Купила я у Париде курицу и зажарила ее вместе с картофелем. Потом приготовила дома тесто, сказать по правде — немного, так как у меня было совсем мало муки, и сделала ушки с мясом. У меня было две колбаски, и я нарезала их тонкими ломтиками и положила на тарелку вместе с несколькими крутыми яйцами. Я даже сладкое приготовила: за неимением лучшего, я мелко-мелко накрошила много сладких рожков, смешала всю эту массу с крупчаткой, изюмом, кедровыми орехами и сахаром и испекла в печи подобие торта, низенького и твердого, но довольно вкусного. У одного беженца мне удалось купить бутылку марсалы, а сухого вина мне дал Париде. Фруктов зато было вдоволь: в Фонди деревья ломились от апельсинов, и стоили они совсем дешево; незадолго до Рождества я купила пятьдесят килограммов, и мы целые дни только и делали, что жевали апельсины. Решила я также пригласить и Микеле и сказала ему об этом, когда он торопливо шел к домику отца. Он, не задумываясь, согласился прийти, и, как мне кажется, главным образом из-за неприязни к своему семейству. При этом он добавил:

— Дорогая Чезира, сегодня ты сделала доброе дело. Если бы ты не пригласила этих парней, я бы потерял к тебе всякое уважение.

Как бы то ни было, он крикнул отца и, когда Филиппо выглянул в окошко, сказал ему, что мы его пригласили и он пойдет к нам. Филиппо вполголоса — он боялся, что его услышат англичане, — начал заклинать сына не делать этого:

— Не ходи ты к ним, ведь эти двое — беглецы, узнают немцы — крышка нам.

Но Микеле только пожал плечами и, даже не обождав, пока отец кончит говорить, направился к нашему домику.

Праздничный стол мы накрыли тяжелой льняной скатертью, которую одолжили у крестьян. Розетта положила вокруг тарелок зеленые веточки с красными ягодками, наломала она их в кустарнике, и они немножко походили на ту зелень, какой в праздник принято украшать стол в Риме. Посреди на блюде красовалась курица, правда, для пятерых она была маловата; на тарелках были разложены колбаса, яйца, сыр, апельсины и сладкий пирог. Хлеб я испекла специально к этому дню — булочки были еще теплые, разрезала я их на четыре части и перед каждым положила по четверть булки. Обедали мы с открытой дверью, так как в домике не было окон и, если бы закрыть дверь, пришлось бы сидеть в темноте. За дверью сверкало солнце и открывался великолепный вид на залитую светом долину Фонди, вплоть до самого моря, ослепительно сверкавшего вдали.

Микеле во время обеда напал на англичан за то, как они ведут войну. Он выкладывал им правду без стеснения, говорил с ними напрямик, как равный с равными, и они, казалось, были немного удивлены — может, потому, что не ожидали услышать подобные речи в такой лачуге, как наша, и от такого оборванца, каким выглядел Микеле. А Микеле, значит, сказал им, что они совершили ошибку, высадившись не возле Рима, а в Сицилии; сделай они так, они теперь без всякого сопротивления прекрасно могли бы уже захватить Рим и всю Южную Италию. А сейчас, медленно, шаг за шагом продвигаясь с юга на север, они разрушают всю страну и заставляют ужасно страдать население, оказавшееся, так сказать, между молотом и наковальней, то есть между немцами и ими. Англичане отвечали, что они ничего знать не знают, они-де солдаты и их дело — лишь повиноваться. Тогда Микеле атаковал их с другого бока: зачем они воюют, во имя какой цели? Англичане ответили, что они воюют, чтобы защититься от немцев, которые хотели подчинить себе все народы, в том числе и англичан. Микеле сказал, что этого еще мало: люди ожидают от них, что они после войны построят новый мир, в котором будет больше справедливости, больше свободы и больше счастья, чем в старом. Если они не сумеют построить этот новый мир, значит, по существу, они тоже проиграют войну, даже если одержат победу.

Белокурый офицер слушал Микеле с недоверием и отвечал ему коротко и неохотно, но матрос, как мне кажется, полностью был на его стороне, хотя из уважения к офицеру, у которого он был в подчинении, не решался высказаться. В конце концов офицер решительно оборвал спор, сказав, что сейчас главное — это победить, а во всем остальном он полностью полагается на свое правительство, а оно, несомненно, уже имеет план, как создать тот новый мир, о котором говорил Микеле. Поняли мы все, что он не хочет впутываться в такой затруднительный для него спор, и даже Микеле, хотя ему и не понравился этот ответ, понял офицера и, также желая прекратить спор, предложил выпить за новый мир, который родится из войны. Мы наполнили наши стаканы марсалой и все выпили за этот новый мир. Микеле даже растрогался, на глазах у него выступили слезы, и после этого первого тоста он предложил выпить за здоровье всех союзников, в том числе и русских, по слухам, как раз в эти дни одержавших большую победу над немцами.