Чистоземельщик (СИ)

Мама? Я любил её. Но как бы мама приняла новые времена, когда рухнуло всё, во что она верила с детства? Загнулась бы так же, как дед-орденоносец, который не смог смириться с пенсионным покоем и во что бы то ни стало хотел быть полезным обществу.

Отец? Мы всегда были далеки. Нет, он, конечно, занимался мною, учил всему, что умел сам; разбивался в лепёшку, доставая в годы тотального дефицита копеечные конструкторы, развивающие самоделки, добротные импортные вещи; выколачивал в месткоме подписки на книги, путёвки в лагеря на море. Он многое делал для меня и ради чего для себя лично не шевельнул бы пальцем.

Но пути у нас были разные. Я отчаянно не хотел следовать его жизненной дорогой.

А потом он спился.

Ещё до свадьбы с Леной я приехал в Ильшет, чтобы заставить его приватизировать нашу двушку в старом деревянном доме. Увы, отец ждал не меня, а смерти, ибо уже не мог не только шевелиться, но и говорить.

В квартире, пропахшей сивухой, блевотиной и псиной, не было ни крошки еды, только бесчисленные пыльные бутылки. Сколько же дней он не ел? Сколько времени мычал, не в силах позвать на помощь? Вряд ли отец узнал меня. Скорее всего, принял за один из глюков, которые продуцировал его отравленный мозг.

Я решил: лучшая неотложка -- это время, потому что справедливо и неизбежно приближает к человеку то, что он заслужил.

Отправился в ЖКУ, заплатил за квартиру. Знакомая бухгалтер трещала и плакалась на ильшетское житьё-бытьё не менее часа. Потом прикупил конфетные коробки понаряднее и отправился по инстанциям. Всё происходило по одной схеме: радостная встреча, стенания и просьбы, спешно и небрежно сделанная справка. И собачьи глаза побитых жизнью, брошенных, никому не нужных людей, которые глядели мне вслед, провожая в другую, сытую, успешную, праздничную жизнь. А я и не старался разуверить людей -- зачем им знать, что повсюду одно и то же? Выживает сильнейший.

Вернулся под вечер.

Отец был ещё тёплым.

Похороны были скромными -- поить его дружков задарма я не собирался. А нормальные люди избегали печальных проводов -- ну как заявиться к гробу с пустыми руками, если зарплаты не видели уже полгода?

Я прошёл за обитым красным ситцем гробом среди соседей и нескольких отцовых сослуживцев. И тут же уехал, захватив из родительского дома только детский талисман -- алюминиевую птицу.

За яркими образами родителей встали смутные тени. Много теней. Но кем они были в жизни, чтобы вспоминать о них?

***

Плоп... пф-ф...

Плоп-плоп... пф-ф...

Показалось, что рядом со мной тяжко вздыхала гигантская опара, пузырилась, поднималась, грозя перехлестнуть через край посудины.

Глаза заплыли, волосы на затылке прилипли к подушке. Но я исхитрился глянуть вправо. Соседняя койка с постелью, взявшейся коркой, еле заметно колыхалась в море буро-коричневой жижи. Так... Это не опара, а смердящая масса заполняла всю палату. Пыхтела, тёрлась о мою кровать. Ещё немного времени, и я утону в ней.

Голоса по-прежнему нет.

Я вдохнул едучий, плотный от миазмов, жирный воздух, напряг голосовые связки. Изо рта вырвалось еле слышное сипение.

Неужто так и сдохну здесь?!

Нет!!!

Слава Богу, дверь открылась, и вся мерзость с сосущим "фссс..." устремилась в неё. Молодой медбрат с лоточком направился ко мне. Как же долго он преодолевал какие-то два метра!

Гнилая жижа оказалась ему по колено, она пропитала светло-голубые штанины, испятнала их чуть ли не до паха ошмётками лопнувших пузырей.

Но медбрат улыбался, будто увидел родню или близкого друга.

Какие же они здесь все шизики, уроды, твари!