В классе та была середнячком, ничем особо не интересовалась и не увлекалась. Разве что мальчиками, вокруг нее всегда мальчишки хороводились — на зависть другим девчонкам. Оттого, наверное, и утвердилась еще с тех пор за ней слава девки развратной и доступной. А в двадцать пять лет она, переборов глупые и вредные слухи, вышла, наконец, замуж за известного мужика из Замотаевки, и после смерти Дашкиной матери она возвратилась с мужем в родительский дом в Ивановском. Хороший был дом, его еще отец Дарьи поднимал, известный в округе плотник. Его бревном ударило, он долго потом болел и помер. Дарья еще маленькой была. А муж ее Степан Двужильный был мужик здоровенный и сильный, а в пьянстве — опасный. К тому, поговаривали, что он промышлял продажей «травки», вроде даже возил ее куда-то в центральную Россию, бизнес такой имел, говоря по-современному. Но однажды, напившись, он так избил собутыльника, что тот отдал Богу душу. Степку судили и приговорили к семнадцати годам заключения. Наверняка припомнили и другие его прегрешения, те же наркотики, например. С той поры прошло уже десять лет, и вон еще сколько сидеть оставалось! Дарье надоело бесконечное и бесцельное ожидание, все равно, сказала, со Степаном даже и в лучшем случае жить не стану, всю молодость мою загубил, паразит! Это будто каждый день голой задницей на раскаленную плиту садиться. Страх и боль несусветная! Она поездила к нему на зону поначалу, а потом перестала. На развод подала и стала разведенкой. А отсюда и новые слухи пошли. Говорили, что она самогон гнала, и его у нее охотно брали мужики. И качество — что надо, и цена подходящая, куда полезнее здоровью, чем магазинная «паленка». Рассказывая о беспутной своей соседке и наблюдая пристальное внимание Славы к незнакомой ему Дарье, Дуся отчего-то стала хмуриться. С чего бы это? И вдруг ему почудились в голосе Дусеньки мимолетные ревнивые нотки — неужто она сама себя довела до ревности? Надо же! Ну, значит, и с дальнейшими расспросами можно было пока погодить… Основательно подустал он за целый день ходьбы по домам. К середине дня лужи высохли, затвердела скользкая земля, и сапоги стали раздражать своей нелепой тяжестью, заныли потные ноги, натертые грубыми шерстяными носками. Хотелось сбросить эти проклятые вериги и пошлепать по травке босиком. Но… не мог, да и не должен был ронять своего достоинства Вячеслав Иванович, которого, как он позже узнал, народная молва уже накрепко связала с Евдокией, счастливой сестрицей астраханского генерала. Вот ведь несправедливость-то: кому — все, а кому — ничего! И вид у нее веселый да сытый, и под ручку они прогуливаются — другим бабам на зависть! И ухажер щедрый, платит при случае не торгуясь. Конечно, у этой Дуськи и без того в доме достаток, так теперь еще и кавалер видный появился. Он хоть и заметно старше ее, зато даже в плохонькой одежонке молодцом смотрится. Ничего не скажешь, повезло бабе… Ну, зависть людская! Плохо — оно всегда плохо, а ежели хорошо — так еще хуже…
А собственно, что еще мог узнать у Двужильной Вячеслав Иванович, кроме того, что уже знал? Ей уже близко к сорока годам, а это, понимал он, пора бабьей безысходности, если нет видимых надежд и перспектив. И что ей делать, кто ее судить-то может? Пусть бы даже и привечала она у себя пожилого и некрасивого калмыка, так это разве преступление? Ну, выдал ее любовник, или кем он там ей приходился, властям автомат, якобы принадлежавший Калужкину. А кто доказал, что автомат на самом деле не принадлежит Антону? Есть же еще и обязательная экспертиза, без подтверждения которой ни одна улика таковой не становится. И если на оружии имеются пальцевые отпечатки владельца или еще какие-то уличающие преступника факты, то о чем тогда можно спорить со следствием?
Опять же эта история с машиной. Наверняка эксперты установили, что именно она явилась орудием убийства, а мотор испортить — для показухи — ничего не стоит, если умеешь, потому что в противном случае эпизод с убийством Эренгенова наверняка был бы изъят из обвинительного приговора Калужкину. А другие убийства — их мало разве? И ведь так можно пройти по всем пунктам обвинения, что, кстати говоря, и продемонстрировал Алексей Кириллович Привалов, не особо вдаваясь в детали выдвинутых против Калужкина обвинений. Да ему и незачем, вообще-то говоря, это делать, не его забота, на то есть прокуратура, есть, в конце концов, Генеральная прокуратура, есть Верховный Суд. И наконец, есть право обжалования приговора на любом уровне. Адвокат осужденного по закону обязан об этом позаботиться.
Так что, Вячеслав Иванович, уважаемый, ты предлагаешь наплевать на все эмоции и прекратить собственное расследование? Можно, конечно, сослаться на объективные причины. Но как после этого смотреть в глаза Дусеньке? Той же Зинке или Кате с ее мальчиком, обретшим в кои-то веки отца родного? Вот и думай после этого…