Чёрный, как тайна, синий, как смерть

Распростившись с Антуаном, он лёгкой походкой направился в мастерскую ещё одного художника, с которым его связывало не только расследование, но и небольшие личные счёты…

Рубен Альварес Саламанка снимал мастерскую в тихой улице третьего парижского округа. Мастерская художника занимала весь первый этаж бывшей кустарной типографии. Её квадратные окна выходили прямо на улицу, заливая две трети помещения дневным светом. При желании вечером испанец зашторивал их длинными самодельными занавесками, но в остальное время использовал как витрину для своих картин. Его мастерская была самой просторной из всех, которые Ленуару доводилось видеть до сих пор.

Когда сыщик постучался, ему открыл сам Рубен. При виде ночного призрака из «Берлоги» южная улыбка испанца застыла карнавальной маской на его лице. Он собрался было что-то сказать, но Ленуар его опередил:

– Рубен Саламанка? Агент бригады краж и убийств Габриэль Ленуар, – при этом сыщик коснулся перчаткой своей шляпы и, когда хозяин посторонился, шагнул в мастерскую. – Пришёл поговорить с вами о смерти Софии фон Шён. Надеюсь, я вам не помешал?

Если бы в этот момент в мастерской Саламанки никого не было, то, очень вероятно, художник бы честно сказал, что Ленуар не то чтобы ему помешал, но выход из мастерской находился там же, где и вход. Но сыщик видел, что в мастерскую незадолго до него вошёл элегантно одетый господин средних лет. И теперь испанец вынужден был соблюдать этикет.

– Я… Я сейчас занят… – выдавил из себя Саламанка.

– Вы из полиции? – громким голосом с сильным английским акцентом обратился к Ленуару элегантный гость мастерской. – Позвольте представиться, меня зовут Роберт Майерз. Мой визит не займёт много времени. Мы с Рубеном скоро закончим…

– Роберт Майерз? У вас, кажется, своя художественная галерея? Мне о ней рассказывал мой дядя, Леон Дюрок…

– Вы племянник Леона? Тот самый знаменитый сыщик и герой французской полиции? – оживился Майерз. – Вот видите, ваш дядя и мне о вас успел рассказать… У Леона очень хороший вкус. Жаль только, что он смотрит исключительно в сторону своих малых голландцев. Если бы он начал вкладывать капитал в современных нидерландских художников, я уверен, что через несколько лет эти вложения окупились бы быстрее, чем всякое старьё…

Рубен Саламанка явно был не в своей тарелке. Он прошёлся по мастерской, делая вид, что убирает кисти в тумбочку стола, а потом снова подошёл к Майерзу и собирался что-то ему сказать, но галерист продолжал беседовать с Ленуаром:

– Это правда, что вы расследуете дело об убийстве Софии фон Шён? Я не ослышался?

– Факт её убийства ещё не доказан…

– Но вы же работаете в бригаде краж и убийств, значит, речь всё-таки идет об убийстве? – Майерз посмотрел на Ленуара сверху вниз, а потом уселся в единственное в мастерской кресло. – Ах, прошу меня извинить. Вам, наверное, показался странным мой вопрос, но, видите ли, сэр, я торгую произведениями искусства, и портрет убитой девушки всегда ценится гораздо выше, чем портрет просто мёртвой девушки…

– А вы собираетесь приобрести портрет Софии фон Шён? – спросил Ленуар, вместо того чтобы вдаваться в подробности своего расследования.

– Да, если у Рубена, конечно, ещё кое-что для меня осталось…

– Господин Майерз, вы оказываете мне честь и… – вмешался в разговор Саламанка, становясь за своим мольбертом, скрытым за куском простыни.

– Рубен, это вы оказываете мне честь, позволяя приобретать у вас новые картины, – протяжно сказал Майерз. – Что ж, давайте посмотрим на этот шедевр.

Саламанка повернул мольберт в сторону Майерза, всем своим естеством пытаясь показать, что их разговор о картине носит частный характер и не касается Ленуара. Затем он одним движением сдернул наволочку и сказал:

– Картина называется «Юная девушка в синих тонах».

По замыслу, на холсте была изображена София фон Шён, но об этом смог бы догадаться только заранее посвящённый в эту тайну. Портрет девушки был словно разрезан на несколько больших и маленьких треугольников, а затем склеен в абстрактном порядке в виде коллажа. При этом с одной стороны был изображён её нос в профиль, а с другой – глаза, но уже в три четверти, и крупным планом губы… Ключом к картине служили часы с надписью «SOÑA»: они тоже были написаны с разных сторон и, видимо, символизировали проходящий характер молодости. Несмотря на архитектурную сторону портрета, в нём считывались объемы и глубина, что порядком удивило Ленуара. Он не ожидал увидеть в творчестве Саламанки такого динамичного сочетания форм. В этой картине, конечно, чувствовалось влияние Пикассо и Брака, но при взгляде на холст зритель об этом забывал, что было несомненным достижением испанского художника.

– Какая замечательная фрагментарность и деформация, Рубен! – задумчиво произнёс свой вердикт Майерз. – Вы настоящий архитектор живописи. А ещё говорят, что кубизм ценят только немцы! Мне ваша картина больше напоминает угловатость и квадраты испанской архитектуры. Вы только полюбуйтесь на это, Ленуар!

Не желая вступать в долгие искусствоведческие беседы, сыщик тем не менее решил уколоть Саламанку: