Чёрный, как тайна, синий, как смерть

Ленуар видел Маркуса Краузе впервые. Перед ним стоял долговязый молодой человек с тонким носом и тщательно уложенными волосами. Одет он был аккуратно, но ничто в нём не выдавало человека, у которого есть вкус. Казалось, наоборот, имея огромный для Франции рост, Краузе считал, что всё остальное в нём должно быть совершенно обыкновенным и стремиться к универсальной безликости.

– Мой отец в отличном здравии, Жоффруа. Энрико ещё спит? – спросил Краузе у секретаря.

– Не знаю, но он ещё не спускался, – ответил секретарь.

– Хорошо. Пока он не пришёл, принесите мне все последние счета. Я их сегодня зарегистрирую и проверю наш баланс.

– Сию минуту, господин Краузе.

– А вы по какому делу, господин… – обратился немец к сыщику.

– Я по делу о смерти Софии фон Шён, – перенимая деловой тон разговора у своего собеседника, ответил тот. – Агент Безопасности парижской префектуры Габриэль Ленуар.

– Гм… Да, мне сообщили телеграммой о её трагической гибели…

– Давно вас не было в Париже?

– Две недели. Я уезжал навестить семью в Гамбург.

– Ваша семья проживает там?

– Да, отец служит офицером Императорских военно-морских сил Германии. Он не хочет ко мне в Париж, вот мне и приходится ездить в Гамбург самому.

Они подошли к столу Маркуса Краузе, и тот начал готовиться к работе: вытащил из первого ящика три карандаша – два чёрных и один красный – и начал точить их один за другим, добиваясь идеальной остроты.

– Её убили? Или Соня погибла по другой причине? – спросил Краузе, сравнивая длину своих карандашей.

– Убийство не подтверждено, но и не исключено. В каких вы были отношениях с Софией фон Шён? Вы ведь тоже состояли в Клубе кобальта?

– Я был с ней в самых конфиденциальных отношениях.

– Вы были любовниками?

– Нет… Просто, как представитель немецкой диаспоры в Париже и сын морского офицера, я единственный из нашего клуба знал, кем София была на самом деле, – Краузе сделал паузу, словно подчёркивая значимость сказанного.

– И вы сохранили её тайну? Девушка, наверное, была вам за это благодарна…

– А что мне оставалось, по-вашему, делать? Сейчас я могу открыто заявить, что вела она себя абсолютно безответственно и безнравственно.

– Почему?

– Как почему? Своим поведением она позорила не только благородное имя своего отца, но и подрывала честь всей Германской империи, – Краузе нагнулся и сказал Ленуару почти на ухо: – Она ведь в Клуб кобальта не рисовать ходила, а позировать. Как натурщица, понимаете?

– Понимаю, – опустил глаза Ленуар. – Мне самому однажды довелось сделать с Софии набросок.

У сыщика в голове созрела одна идея. Даже не идея, а так, но на безрыбье и рак рыба – Ленуар решил попробовать.

– Правда? – удивился Краузе. – Я этого не знал…

– Да, и, учитывая обстоятельства, я даже подумываю, не продать ли мне свой набросок Софии в газету…

– Набросок Сони? В газету?!

– Да, я ведь расследую это дело. Завтра после обеда дам журналистам интервью, а заодно и рисунок предложу.

– Да, Соня упоминала, что собирается позировать ещё одному художнику, но не говорила, что он ещё и полицейский… – задумчиво сказал Краузе.

– Она пришла позировать моему другу, а вместо него встретилась со мной… А вы многое знали о жизни Софии?

– Пожалуй. Можно сказать, что я был ей как старший брат.

– Но у Софии же есть старший брат… – возразил Ленуар.

– Да, но где? Он уже давно делает дипломатическую карьеру и работает в других странах. За Соней некому было присмотреть, поэтому всё и началось… И я присматривал за ней как мог.

– Что вы имеете в виду?

– Соня была очень смышлёной девушкой, но она не получила систематического образования. В детстве жила с отцом в Копенгагене, в Санкт-Петербурге, в Германии, а теперь в Париже… Она была слишком широких взглядов. Из разряда тех, которые неприлично иметь немке из хорошей семьи, вы меня понимаете? – Краузе сложил три своих карандаша на столе в ровный ряд и крикнул секретарю: – Жоффруа, сколько мне ещё ждать документы?

– И что вы делали, чтобы присматривать за Софией? – повторил свой вопрос Ленуар.

– Я… В общем, иногда мне приходилось даже за ней следить. Например, когда она легкомысленно отправилась в Шату с нашим фовистом. Он, видите ли, решил научить её грести для укрепления физической формы… – Краузе взял один из карандашей и, попробовав, как он пишет, так надавил на острый грифель, что тот сломался. Немец снова вставил карандаш в точилку и закрутил рукояткой.

– А разве это было не так? – невинно спросил Ленуар. В этот момент он внутренне был солидарен с Пьерелем.

– Господин полицейский, вы не понимаете… Если бы этот Вертер хотя бы поцеловал Соню на людях, это уже могло бы бросить тень на её репутацию. А в таких семьях, как фон Шён, репутация – важный капитал. Когда Соня позировала, я наблюдал за другими художниками… Они все слетались к ней, как пчёлы на мёд. И мне надо было принимать меры, чтобы защитить её… – сказал Краузе и снова разложил свои три карандаша на столе. – Вы же видите: стоило мне уехать на две недели в Гамбург, и вот чем всё закончилось… Скандала избежать не удалось…

– Это вы открыли Вильгельму фон Шёну тайну Софии?