Чёрный беркут

— Не убил бы, деньги унесли за кордон. Сорок тысяч рублей. Он в меня тоже стрелял.

— А проворнее действовали бы со своим Баратом, отрезали контрабандистов от границы, взяли бы живьем.

«Когда только узнал?» — с неудовольствием подумал Яков. Не предполагал он, что так вот встретятся они с Василием Фомичом. Вслух сказал:

— Носчик, шаромыга — тоже враг. Оставь его в живых, он снова через границу пойдет и снова опий понесет. Контрабандисты забрасывают к нам терьяк на миллионы рублей. К себе наши деньги волокут, а это — валюта!..

— Но в первую очередь мы обязаны ставить перед собой политические цели, — возразил Лозовой. — Отпетых бандитов в пограничной полосе не так уж много. Для того чтобы уничтожать пособнические базы, обезвреживать торговцев опием, а терьякешей делать людьми, нам надо хорошо знать даже тех, что приходят из-за кордона. В борьбе тоже нужно быть справедливым. Стоит ли убивать таких шаромыг, как этот Каип Ияс? Тем более, если он безоружный.

С этим Яков никак не мог согласиться. Разве плохо, если враги начинают бояться его? Даже прозвище дали, называют Черным Беркутом. Разбираться в людях! А что тут разбираться, если они из-за кордона терьяк прут.

— О тех, кто с оружием идет, разговор иной, — продолжал комиссар. — Думаю, тебе известно, какая идет в Средней Азии борьба с басмачами. У нас тоже борьба, но несколько иная, чем на равнине. Тут басмаческим отрядам развернуться трудно — горы. Зато город рядом, базар, железнодорожный узел. Вот кое-кому и выгодно гнать через границу опий. А под маркой контрабанды и вражеская разведка работает. Бывшие баи неустойчивых людей против Советской власти настраивают. Вот на них-то и должен быть направлен наш главный удар. Тут уж нужно быть беспощадным.

Чувствуя свою слабость в политических делах, Яков все же понимал, что комиссар во многом прав, но сдаваться не хотел.

— Чека на то и создали, чтобы бороться с контрреволюцией, — сказал он.

— Это-то верно. А что, Каип Ияс, по-твоему, тоже контрреволюционер?

Яков промолчал.

— Ты хоть газеты-то читаешь?

— Читаю... На почте или когда на заставу прихожу.

— А книги?

— Давно не читал. У меня, товарищ комиссар, семья! Ее кормить надо!

— Ну, а «Чапаева» читал?

— Не читал... Говорят, интересная книга.

— Вот то-то, говорят... Ты пойми, Яша, мир огромен. Все, что происходит в нем, отражается на границе. Готовится война, жди у нас гостей. А провокации? Где их больше всего? В пограничной зоне. Нет сейчас ни одного человека, кого бы не касалась политика всей страны. А у тебя все к одному сводится — увидел, догнал, убил.

— Это тоже кому-то делать надо. Попробуйте догнать, — упрямо проговорил Яков,

— Ну хорошо... — сдвинув фуражку на затылок и присаживаясь на валун, сказал Лозовой. — Зайдем с другого конца... Как ты думаешь, чем объяснить, что палачей в народе не любят?

— Что ж я, по-вашему, палач?

— Нет, зачем же? Пока что ты — народный мститель. В гражданскую войну мог бы стать, пожалуй, даже таким, как Чапаев. Воли и отваги тебе не занимать. Но сейчас мало быть Чапаем. Надо быть еще комиссаром Фурмановым. Может быть, у меня нет того, что есть у тебя, что дают тебе твоя молодость, твой характер. Но я хочу, чтобы все мое было в тебе, чтобы мир не замыкался для тебя этими горами, чтобы в убегающем носчике терьяка ты видел не только мишень...

«Они будто сговорились со Светланой, — подумал Яков. — Та тоже говорит, что мир не должен замыкаться этими горами».

— В погранвойсках есть неписаный закон, — продолжал комиссар. — Любого начальника обязывают быть политическим руководителем своих подчиненных. Правильный закон. Тебе, Яков, надо лучше знать людей, быть ближе к ним... Без этого трудно жить... А ты всю политику побоку — и без разбору стреляешь.

Яков молчал, раздумывая, зачем приехал комиссар на границу. Не для того же, чтобы вместе с пограничниками гоняться за группой Джафархана, и не за тем, чтобы здесь, в горах, проводить с ним, Каймановым, политбеседу!

— Ладно, — сказал Яков. — Я назвал Каип Ияса падалью. Вы считаете, что я не прав, что он не падаль, а человек. Да вы посмотрите на него!

Василий Фомич обернулся.

Каип Ияс, которого пограничники заставили помогать им хоронить убитых контрабандистов, подтащил небольшой камень с таким видом, будто нес полтонны, вытер ладонью пот со лба, сунул руку за пазуху и, воровато оглядываясь, бросил в рот грязно-бурый комочек, похожий на скатанный в шарик мякиш черного хлеба. Прикрыв глаза, проглотил его, словно священнодействовал.

— Видите, терьяк жрет. За терьяк и отца родного, и жену, и детей продаст. А вы говорите, человек.

— Давай подойдем к нему, — предложил Лозовой.

Оба неторопливо направились к испуганно поглядывавшему на них Каип Иясу.

Но опий, кажется, уже начал действовать на терьякеша. Он расхрабрился и даже сам начал разговор с «большим начальником».