Чёрный беркут

— Ай, дугры, ай, правильно, — согласился Каип Ияс. — Только некуда нам деваться. Увидит Каип Ияс зеленый фуражка, без памяти бежит. Большой Ёшка Кара-Куш увидит, тоже бежит. А куда от Таги Мусабек-бая убежишь? Рядом живет, одному, другому, третьему скажет: «К роднику приходи». Все придут. Барашка зажарит, шашлык в горло не лезет. Знаем, чем будем платить за его шашлык. У Таги и винтовки, и терьяк приготовлены. Каждому за ходку пятьдесят туманов. Хочешь, туманами бери, хочешь, баранами. Где еще бедному Каин Иясу баранов взять? Берешь терьяк, идешь. А он вслед: «Увидишь зеленую фуражку, убей! А скажешь, что терьяк Таги Мусабек дал, сам твою жену и мальчиков убью». Ай, бедный огланжик, ай, бедная жена, — снова запричитал Каип Ияс. — В доме ничего нет! Баджи один чурек на всех печет. Бросит в тандыр сухой травы, рубашку над тандыром трясет, вошку жарит. Иди, Каип Ияс, идите, детки, кушайте шашлык из вошки... Не хотят огланжик шашлык из вошки. Дай, говорят, барашка, рису дай, молока дай, чурек дай. У того глазки болят, у другого ножки потрескались. Доктор говорит, яблоки надо кушать. Где взять яблоки? Поиграть к Таги Мусабеку в сад пойдут, палками гонит. Ай, мои детки, мои бедные детки! Ай, бедный Каип Ияс! Что теперь будешь делать, Каип Ияс?

Причитания контрабандиста были явно рассчитаны на то, чтобы разжалобить базовцев. Но и Яков, и Амангельды, и Барат понимали, многое в словах Каип Ияса — горькая правда. Каип Ияс — враг. Пришел сюда с самой наивреднейшей контрабандой. Но сам он — бедняк из бедняков. Его не поставишь на одну доску с Таги Мусабеком. Да и остальные задержанные, видно, не богаче Каип Ияса.

— Скажи, Амангельды-ага, — отведя следопыта в сторону, спросил Яков, — как узнал, что Каип Ияс терьяк спрятал?

— Ай, Ёшка, Ёшка! — усмехнулся тот. — Зачем я тебе про следы говорил? След Каип Ияса в лощине в два раза глубже был, в грунт утопал. Значит, тяжело нес, пуда полтора-два, а в первой его торбе всякой ерунды и полпуда нет...

На видневшейся вдали седловине показались всадники. Размашистой рысью они спустились со склона, снова появились намного ближе. Яков насчитал девять человек. Даже отсюда видно — пограничники.

«Что ж, мы свое дело сделали. Наша совесть чиста, — подумал Яков. — Втроем обезвредили банду контрабандистов, не дали им унести за кордон крупную сумму денег, да еще задержали с банкой опия Каип Ияса, отставшего от той группы, которую разгромили пограничники». Яков всматривался в даль, стараясь определить, кто к ним едет.

Группа всадников не сбавила рыси, даже поднимаясь в гору. Видно, пограничники очень спешили. В переднем всаднике нетрудно было узнать массивного начальника заставы Гаджи Черкашина. За ним ехал человек тоже в пограничной форме, неуловимо напомнивший Якову кого-то очень знакомого. Всматриваясь в этого конника, он вспомнил себя голоногим, загорелым мальчишкой на склоне Змеиной горы, залитую солнцем долину Даугана, отца, неторопливо шагавшего рядом с упряжкой быков. Вспомнил могилу, окруженную людьми, и перед ней два гроба. Высокий и суровый мужчина, не стыдясь своих слез, плакал над трупом молодого доктора: «Веня, братишка...» А когда Яшка, напустив кобр и гюрз доктора на казаков, вернулся на кладбище, тот же мужчина сказал: «Будешь жить, никакой сволочи пощады не давай. Им и нам на одной земле места нет».

Вспомнил Яков и Лепсинск... Трудное время гражданской войны, когда только благодаря заботам «полковника» они с матерью удержались в жизни, не умерли с голоду. Пришли красные. «Полковник» вышел на трибуну, обратился к собравшимся с волнующим словом: «Товарищи!..»

Яков тряхнул головой, не веря себе: «Неужели Василий Фомич? Сейчас вот, после двенадцати лет разлуки, они снова встретятся здесь, в горах!..»

Отряд вымахнул на сопку. Высокий, немолодой уже кавалерист тоже увидел Якова. Узнал. Сомнения окончательно исчезли. Это действительно был Василий Фомич Лозовой — старый друг отца, в прошлом подпольщик-революционер, а теперь, судя по четырем «шпалам» в петлицах, крупный начальник. Тот же прямой нос, сжатые губы, угрюмоватый взгляд из-под бровей. Увидев Якова, он улыбнулся, приветливо поднял руку. Утомленное лицо Лозового замкнуто, в глазах какая-то озабоченность. Настороженным взглядом он окинул склоны окрестных гор, неторопливо спустился с коня. Яков шагнул вперед, негромко проговорил:

— Василий Фомич!

Как ни был озабочен комиссар, при виде Якова глаза его потеплели.

— До чего же на батьку похож! — воскликнул он. — Ну здравствуй, Яков Григорьевич! Видишь, на боевой работе и встретились.

Они крепко обнялись, не сразу отпустили друг друга. Все вдруг всколыхнулось в душе Якова: вспомнились детство на Даугане, нелегкие годы, прожитые в Лепсинске.

— А я хотел специально за тобой посылать, — изучающе рассматривая Якова, сказал Лозовой. — Разберемся тут что к чему, разговор будет.

Яков уступил место Амангельды — старшему бригады содействия на участке заставы Черкашина.