Чёрный беркут

Всего несколько секунд вспоминал, где прежде видел его, где слышал этот хрипловатый голос. В памяти всплыл первый день приезда на границу, когда они с Ольгой, спасаясь от грозы, подъезжали к гаваху, а лошадь пугливо шарахнулась в сторону от сваленной в кювете сухой колючки. Так и есть. Тот самый шаромыга — Каип Ияс.

Яков опустил винтовку, вернулся к Барату, оторвал от своей рубахи лоскут, стал перевязывать другу рану, одновременно продолжая следить за Каип Иясом.

Радостное сознание, что жив и почти невредим, если не считать сильно болевшее ухо, все больше и больше охватывало Кайманова. Великое дело — уверенность в себе! То, что на Даугане он с третьего выстрела убил контрабандиста, могло быть случайностью. Сегодня совсем другое. Здесь он, спасая Барата, а позже — страхуя Амангельды, вел прицельный огонь. В таком бою, полном внезапностей, два выстрела и два попадания чего-нибудь да стоят. Сейчас он не испытывал тех переживаний, какие одолевали его в первый раз. Сегодня был настоящий бой. Мысль о том, что он спас от неминуемой гибели Барата, а сам был спасен страховавшим его Амангельды, наполняла его чувством благодарности и даже нежности к друзьям.

Перевязав Барату рану, он еще раз потрогал свое кровоточащее ухо. Вид у Якова, наверное, был страшный. Он заметил, как округлились глаза у подошедшего наконец оборванного, запыхавшегося, словно запаленная лошадь, терьякеша. И без того желтое от терьяка лицо Каип Ияса пожелтело еще больше.

— Я не стрелял, я с ними не ходил. Я один топал, — опасливо поглядывая на трупы бандитов, забормотал Каип Ияс. — Пройдут, думаю, они, и я пройду. Будут их ловить, убегу.

— Что ж не убежал?..

Каип Ияс беспомощно развел руками.

— Салям, Барат, салям, Амангельды, — заискивающе приветствовал он «базовцев», как называли на границе членов бригады содействия. — Клянусь аллахом, Каип Ияс — честный человек. Терьяк — нету, ружье — нету, бичак — нету... Мало-мало рис носил. — Припухшие, слезящиеся глаза его смотрели испуганно и подобострастно.

— Салям-то салям, но веревочкой мы тебе руки спутаем, как и этим твоим дружкам, — сказал Амангельды, кивнув в сторону пятерых задержанных, в том числе двух раненых, которых сам только что приконвоировал.

Яков, подставляя Барату для перевязки свое обожженное пулей ухо, раздумывал о том, как опять попал к ним этот терьякеш. Только весной он задержал его со спичками, чуть ли не за сорок верст отсюда, и вот теперь, едва наступила осень, Каип Ияс снова притопал, как он говорит, со своей собственной, самой паршивой контрабандой. Видно, его даже на фильтрации не считают за контрабандиста, и каждый раз отпускают домой.

— Тебе что, Каип Ияс, жить надоело? — сурово спросил Яков. — Зачем к нам ходишь?

— Ай, Кара-Куш-джан! — заметно обрадовавшись, что с пим разговаривают, воскликнул Каип Ияс. — Дома кушать нету, купить — нету. Огланжик на лавках сидят, кушать просят. Ай бедные, бедные мои мальчики, бедные огланжик!..

— Почему сказал «Кара-Куш»? Кто тебя научил?

— Все кочахчи так говорят: «Ёшка Кара-Куш никого не пропустит, всех поймает. Кто через границу пойдет, никто не вернется. Кара-Куш на лету птичке в глаз попадает...»

Яков понимал, что это — лесть, но лесть отчасти справедливая. Тем не менее новость насторожила его. Если сами враги дали ему кличку Черный Беркут, держи ухо востро: в беркутов тоже стреляют, да еще как. В то же время кличка ему понравилась. Кара-Куш! Черный Беркут! Ну что ж, неплохо звучит. Контрабандисты — не горные бараны. Значит, побаиваются его, раз такое прозвище дали.

У Каип Ияса, видно, все больше появлялась надежда, что и в этот раз все обойдется. Но суровый взгляд Амангельды пугал его.

— А сам ты думаешь, вернешься домой? — спросил следопыт.

Каип Ияс задрожал, поняв, что с ним не шутят.

— Яш-улы! Амангельды-ага! — он упал на колени. — Кому нужен Каип Ияс! Только своим детям! Бай Мусабек душит, жандармы душат, солдаты душат. Зеленые фуражки поймают — отпустят. За это жандармы дома палками бьют! Все хотят, чтобы подох Каип Ияс, никто не хочет, чтобы он жил...

Яков и Барат обыскали остальных задержанных, перевязали двух раненых. Амангельды осмотрел трупы убитых, стащил в одно место торбы и оружие. Шаг за шагом исследовал всю местность. Вскоре вернулся с такими же замотанными в тряпки пачками денег, какие нашел Дзюба в первый день выхода Якова на границу. Значит, контрабандисты и этой группы возвращались после ходки с опием. Пока пограничники брали вооруженный заслон, они рассчитывали прорваться за кордон.

Амангельды подошел к Каип Иясу:

— Что в твоей торбе?

— Мало-мало рису, два бурдючка коурмы. Бедный Каип Ияс на базар бежал. Ай, как плохо сделал, что бежал!

Мельком заглянув в торбу Каип Ияса, из которой высовывались бурдючки с коурмой, Амангельды неторопливо, будто прогуливаясь, направился в противоположную от границы сторону. Изредка он останавливался, что-то разглядывал на земле. Его серая куртка некоторое время мелькала среди камней, потом исчезла.

— Ёшка, скажи, дорогой, что теперь делать будем? — спросил Барат.