Четыре угла коварства

– Вот раньше, при СССР, – мечтательно начала она в темноте, – всего два канала в телике было, смотрели все подряд: про надои молока, про ткачих, пока дождешься кина, все нервы вымотают. А щас переключай – не хочу, столько всего интересного… Жалко, с перепугу забыла деньги откопать, надо бы сходить завтра вечерком, а, Клара? Тогда хоть попрекать перестанешь каждой минутой у телика. Заплачу двести рублей, блин, чтобы твою жадность накормить. Только боязно идти. И соседи увидеть могут, так и суют свои носы во все дырки забора. А что еще мне тут делать без телика, чтоб от скуки не сдохнуть? А, вязание надо взять, самое время. Учусь-учусь… и ни черта не получается, бестолковая я, что ли? Клара… (В ответ раздался храп.) Только легла и сразу храпит, вот же везет. А у меня бессонница всю жизнь.

Маня повертелась с полчаса, хотя время ночью бежит по своим правилам, без часов трудно понять, сколько на самом деле натикало. Она села, спустила ноги на пол и думала, что бы такое сделать, после чего уснешь быстро и крепко.

– Пойду водички попью.

Пришла на кухню, свет не включала, из окна света достаточно – фонарь с боку дома светит, да и ночь лунная. Маня выпила воды, решила взглянуть на небо, на луну посмотреть, кажется, сегодня полнолуние, оттого и света много, кстати, в полнолуние особо бессонница мучает…

Но во дворе заметила некий предмет наподобие столба, только с бугристыми очертаниями. Маня пожала плечами, шепотом вымолвив:

– Не пойму, что это такое… Прям интересно, вроде как днем ничего не было. А может, я не заметила? Блин, торчит посередке… Вот убей меня, теперь не засну, покуда не узнаю, что за столб во дворе торчит. Пойду-ка посмотрю, только дверь открою чуток и одним глазком…

Еще один полуночник не спал, он лежал,

…заложив руки за голову, смотрел в потолок, на животе покоилась раскрытая книга страницами вниз. Павел не прочел ни строчки, а хотел отвлечься. Не спалось. Но самое интересное – ни одной мысли в голове не крутилось, даже не плавало в замедленном темпе. Скрипнула дверь, голову он не повернул, знал: это мама, больше-то некому, Тимофей, после того как поел, уснул сразу. Тем временем Зоя Артемовна три раза постучала в дверь костяшкой пальца, он сказал:

– Да входи уж.

– Извини, вижу горит свет, значит, не спишь. И мне не спится.

Она села на край кровати и смотрела на сына, но раз пришла, что-то хочет выяснить, хотя могла выяснить все, когда кормила его и Тимофея ужином. Наконец Павел оторвал взгляд от потолка и посмотрел на мать, она показалась ему настороженной. Он поинтересовался:

– Что-то еще случилось?

– Нет, все хорошо. Меня ты беспокоишь… угрюмый, молчаливый, как будто что-то глубоко переживаешь. Ты мой сын, я тебя чувствую, так что выкладывай, если хочешь, чтобы твоя мать сегодня уснула.

Крутой шантаж. И Павел улыбнулся, не хотелось ему открывать свои слабости, но мама… Она больше чем мама, она еще и друг с самого детства, хотя ему доставалось от нее – и ремень, и угол, и долгие разговоры, все было в ходу.

– У меня, мама, ощущение, будто я в клетке заперт. В одном углу Лорка, я обещал за информацию о тех, кто прислал ее ко мне, не подавать в розыск, но она додумалась бросить на вокзале ребенка, которому еще нет и семи лет, а это уже другая статья. Подавать на нее в розыск или нет… не знаю, я же слово дал.

– Да, Тимоша был напуган, думал, его все бросили. Сложно представить, что пережил он, ощущая себя ненужным в этом большом мире, он не знал, куда ему податься, где жить. Рассказал мне, что к Лоре полиция не дозвонилась, тогда Тима сказал, что есть папа, что он сам поедет к своему папе. На самом деле не собирался ехать к нам, хотел всего лишь, чтобы его отпустили, спрятаться хотел, рассчитал, что пока с тобой будут говорить, он просто удерет. А полицейские не отпустили, к тебе не дозвонились первый раз, Тима все равно сбежал от них. Бедный ребенок. Подавай в розыск, подобные Лоре должны быть изолированы, она способна столько людей загнать в гроб, пусть лучше варежки шьет в колонии, хоть какая-то от нее польза будет. А еще что у тебя в клетке?

– Феликс, мама, Феликс.

– А что с Феликсом? Не решилась спросить, потому что видела твое скверное настроение, но хочется знать, насколько плохи его дела. А они плохи, так ведь?

Павел подтянулся на руках, сел и вдруг, глядя в озабоченное лицо матери, подумал, что его шутка «я маменькин сынок» является чистейшей правдой. Ну, что он без нее? Накормит, пожалеет, приголубит, поймет и простит. А что от него она получает? Одни заботы и расстройство нервной системы.