Четвертый разворот

Паоло Бассо долго молчал. Он как бы весь ушел в себя, отключаясь от всего, что его окружало. А Анна в это время думала: «Я должна ему сказать, что не принадлежу к тем людям, которые воевали с его страной. Может быть, мне удастся вызвать в нем сочувствие…»

Но старик вдруг сказал:

— Когда великий итальянец Джузеппе Гарибальди боролся против австрийского ига, он тоже был беспощаден. Потому что он любил свою родину… Нет-нет, синьора, душа моя не наполнилась злом против ваших соотечественников. Они спасали мир от чумы. Они должны были быть беспощадны. Кто звал итальянцев на поля России?.. Это было возмездие, синьора, да-да, это было возмездие…

Паоло Бассо встал, повернул голову в сторону дымившегося Везувия и долго смотрел на него, о чем-то думая. Ветер растрепал его седые волосы, старик шатался на слабых, немощных ногах, но Анне вдруг показалось, что перед ней стоит не дряхлый старец, а борец и в нем, как в Везувии, затаился огонь, который может вырваться в любое мгновение…

Забыв, видимо, об Анне, старик вначале почти неслышно, но потом все громче и громче, напрягая голос, отчего у него заметно вздулись жилы на худой шее, говорил, обращаясь к кому-то невидимому:

— Тот, кто попирает человеческие законы, должен знать, что и сам он становится вне закона. Это непреложная истина… Ожившие вулканы уничтожают жизнь, но при этом часто гибнут в собственном огне… Кому дано право посылать человека на смерть?.. Господа судьи, вы должны судить не тех, кто отказывается лезть в мясорубку одной из самых несправедливых войн, а тех, кто эту войну породил… Вы должны защищать систему человеческого бытия, а не систему насилия. Я взываю к вашей совести, господа судьи, и в то же время я предупреждаю вас о вашей ответственности перед человечеством…

Он говорил страстно, и Анна поняла, что старик вновь воскрешает в своей памяти то прошлое, которое не может забыть. И еще она подумала, что старик знает и ее прошлое, знает о ее преступлении и теперь вот обращается к невидимым судьям, чтобы они не забыли и о ней самой, воздав должное ее преступлению перед своим народом. «Тот, кто попирает человеческие законы, должен знать, что и сам он становится вне закона!»

«Безумный, безумный старик!» — шептала Анна, а сама сжалась в комок и сидела затаив дыхание, точно сейчас должен был прозвучать приговор, очень суровый и беспощадный. Ей даже захотелось вскочить и убежать куда глаза глядят, но сил для этого у нее не было, и она продолжала сидеть все на том же месте, втянув голову в плечи, словно ожидая удара.

Но Паоло Бассо неожиданно прервал свой монолог на полуслове, проковылял к ящику, тяжело опустился на него и, взглянув на Анну затуманенными глазами, спросил:

— Чем могу служить, синьора?

Анна оторопела. Опять, как в прошлый раз, сказать, что она оказалась здесь случайно? Потом встать, попрощаться и уйти? А дальше?

— Вы пришли ко мне за помощью? — снова спросил Паоло Бассо. — Какую же помощь может оказать вам дряхлый, выживший из ума старик? Если вы голодны, я поделюсь с вами краюхой хлеба и куском моццареллы, если вам негде жить, я предложу вам свой ветхий кров, а больше у меня ничего нет и больше ничего не будет, дорогая синьора… Что же вы молчите?..

Пересилив робость, Анна сказала:

— Мне действительно негде жить, синьор Бассо! Я чужестранка, и у меня здесь нет ни родных, ни близких… Но я не хотела вас утруждать, я просто думала, что вы посоветуете мне, где я могу найти угол… По силе возможности, я стану платить, потому что не думаю сидеть без дела…

— Помогите мне встать, синьора, — старик протянул к ней руку и с ее помощью поднялся с ящика. — Этот дворец — моя собственность, которую вряд ли власти у меня конфискуют. Прошу вас, синьора, взглянуть на мои апартаменты, и, если они не покажутся вам слишком убогими, если вас не устрашит совместное существование с опальным доктором права, вы можете оставаться здесь до тех пор, пока судьба не улыбнется вам более доброй улыбкой.

— Но я должна вам хотя вкратце рассказать о себе, — проговорила Анна. — Чтобы потом, понимаете…

— Нет-нет, синьора, этого мне не нужно. Я верю вам…

6

Ни Джино, ни Коринне Анна ничего не сказала о том, что нашла себе новое пристанище на виа Пикадилли. Утром, когда она уже уходила на работу в прачечную, Коринна сказала:

— Чего это ты вдруг так оживилась? Будто замуж собираешься…

— На тот свет собираюсь, — бросила Анна.

Анна действительно была по-необычному оживлена, будто на виа Пикадилли ее ждали невесть какие блага. Суетясь в своей каморке, она все время думала: «Конец!.. Конец этой проклятой тюрьме, в которой я провела столько тягостных лет!..»

Как она устроит свою жизнь «во дворце» Паоло Бассо, как станет жить под одной крышей с полубезумным стариком — сейчас она об этом не думала. Не хотела думать. Была уверена, что ей будет лучше. Потому что хуже, чем здесь, быть не может.