Четвертый разворот

— Я говорю о Вергилии, который привел вас в этот дантов ад. — Он встал и широким жестом указал на пещеры, лачуги, кучи мусора и тряпья. — Бегите отсюда, синьора, здесь давно уже нет жизни. Тот, кто здесь обитает, — мертв…

4

Анна вспомнила о виа Пикадилли не сразу — слишком много времени прошло с тех пор, как Джино-Вергилий водил ее по дантову аду. Но минуло два-три месяца после смерти Винченцо, и она почувствовала, что в доме Коринны жить ей совсем невмоготу. Коринна молчала, ни в чем не упрекала, однако ее молчание было невыносимее брани. Джино тоже молчал, не замечая Анны. Даже во время обеда или ужина, когда Коринна ставила на стол по тарелке лазаньи[9] и наливала по полстакана красного кислого вина, Джино, чокаясь с теткой, и не думал взглянуть на Анну. Будто место, где она сидела, было пустым.

Странный он человек, этот Джино, никак его не поймешь. Иногда ей кажется, будто он по-настоящему ее жалеет, сочувствует ей и даже хочет чем-то помочь. А потом вдруг опять становится жестким или совсем перестает ее видеть. Что он о ней думает?.. За что ее так ненавидит?..

Однажды он спросил:

— Почему ты не напишешь своему сыну? Может быть, он позовет тебя к себе.

Она усмехнулась:

— А ты позвал бы?

Джино ничего не ответил. Только пожал плечами.

— Чего ж ты молчишь? — сказала она. — Если бы ты был моим сыном — позвал бы меня к себе… Такую?

— Нет! — бросил Джино. — Наверное, нет!

Он увидел, как она вздрогнула. Чтобы как-то все смягчить, Джино добавил:

— А может, и позвал бы… Точно не знаю… Ты все-таки напиши ему…

Чудак! Ее Алешка был еще совсем крохой, а уже показал, как умеет ненавидеть. Разве Анна могла что-нибудь забыть?..

И еще один разговор был у них. Последний.

Как-то Анна возвращалась из прачечной, куда ее временно взяли работать, и по пути зашла в кантину Паланти. Ей и жаль было тратить деньги на еду, и в то же время хотелось хотя бы поесть так, чтобы никто не бросал на нее полных отчуждения взглядов. Она заказала порцию ризотто и уже принялась было за еду, как к ней неожиданно подсел прилично одетый молодой человек с коротко подстриженными черными усиками и такой же черной пышной шевелюрой. Что-то нагловатое было в глазах у этого молодого человека, но Анна не стала обращать на него внимания — какое ей, собственно говоря, до него дело?

— Если не ошибаюсь, синьора Анна? — сказал молодой человек.

Анна удивленно взглянула на него и коротко ответила:

— Да. — Потом подумала и добавила. — Вам что-нибудь от меня нужно?

— Нет. Вы не возражаете, если я присяду за ваш стол?

И, не дожидаясь ее согласия, крикнул:

— Кончетта, аньелотти и бутылку «орвието». Живо, красавица! — и опять обратился к Анне: — Меня зовут Нигри. Нигри Гамбале. Вы никогда не слышали этого имени?

— Не слышала, — сказала Анна, уткнувшись в свою тарелку.

А сама подумала: «Нигри… Нигри Гамбале… Что-то очень знакомое…» И вдруг вспомнила: в день их приезда с Винченцо Джино привели домой до полусмерти избитого. Потом он, рассказывая о какой-то истории, все время упоминал Нигри Гамбале. А Винченцо кричал: «Проклятые фашисты, когда-нибудь они ответят за все!»

Нигри сказал:

— Я очень сочувствую вашему горю, синьора Анна. Хотя мы с Винченцо и не были друзьями, но всегда уважали друг друга… Как поживает Коринна? И как ее племянник Джино?

— Которого вы когда-то едва не убили? — усмехнулась Анна.

Нигри нисколько не смутился. Улыбнулся, показав крепкие белые зубы:

— Детские шалости… А Джино до сих пор ничего не забывает?

Анна пожала плечами:

— Об этом вы спросите у него… Может быть, и не забывает…

Нигри наполнил свой стакан и предложил Анне:

— Разрешите, синьора, вас угостить. «Орвието» — отличное вино. Давайте выпьем с вами за память Винченцо.

Анна не стала возражать. В конце концов, это ни к чему ее не обязывало. А выпить ей теперь всегда хотелось. Если бы у нее были деньги, она никогда не отказывала бы себе в удовольствии хотя бы на время уйти в другой мир — нереальный, почти сказочный мир бездумья, в котором даже тоска кажется сладкой и приносящей облегчение…

Они выпили бутылку, и Кончетта принесла им еще одну. Кончетта, поглядывая на Анну, двусмысленно улыбалась, но Анну это совсем не трогало. Плевать ей на все и на всех… И ничего нагловатого в глазах Нигри нет. Очень приятный, очень внимательный молодой человек. Поняв, что маленькая порция ризотто, которую Анна съела, не утолила ее голод, он заказал для нее аньелотти и моццареллы.

— У меня такое ощущение, синьора Анна, — мягко сказал он, — будто мы с вами давние друзья. Или даже больше. Я плохо помню свою мать, но, клянусь, вы чем-то на нее похожи. Ей тоже трудно жилось. Так же, как и вам…

Анна увидела, что Нигри смотрит на ее старое, в нескольких местах залатанное платье, и на какое-то мгновение ей стало стыдно своей бедности. Но ощущение стыда быстро прошло, а на смену ему явилось привычное чувство жалости к самой себе — чувство, которому Анна никогда не противилась. Оно тоже было сладкое, как тоска. Сладкое и тревожное…