Четвертый разворот

— Отель-люкс. Крыши никогда не протекают, никакой жары, вот только зимой бывает холодновато… Да это не страшно. Мауро говорит, что, когда холодно, у людей развивается аппетит. А когда есть аппетит и нет жратвы, человек становится веселее. Кто-кто, а Мауро это дело знает…

С обрыва крикнули:

— Эй, Джино!

Джино оглянулся.

— А вот и Мауро! — сказал он обрадованно. — Пойдем к нему в гости.

Когда они приблизились к пещере Мауро, оттуда почти на четвереньках выползла молодая еще, но очень худая и бледная женщина, встала на ноги и, одернув засаленную, всю в дырах юбку, сказала:

— Здравствуй, Джино. Как поживает твоя тетка Коринна? Не открыла еще цветочный павильон?

— Здравствуйте, синьора Чезира, — ответил Джино. — У нас все в порядке, но павильон еще не открыт. Коринна говорит, что она скопила двадцать тысяч лир, а павильон стоит два миллиона. Придется подождать…

— Ну, не так уж и много вам осталось до двух миллионов, — улыбнулась Чезира. — А кто это с тобой? Не та ли это русская женщина, которую привез Винченцо?

Чезира с откровенным любопытством начала разглядывать Анну. Она даже обошла вокруг нее, словно рассматривая какую-то диковинную вещь, потом протянула руку и сказала:

— Давайте познакомимся, синьора. Меня зовут Чезира. Чезира Менотти… Вы очень красивая женщина, синьора. И похожа на итальянку. Наверное, у вас отбоя нет от поклонников… Ну-ну, не стесняйтесь, что ж в этом плохого… Хотите, я угощу вас чашкой кофе? Эй, Мауро, поставь-ка кастрюльку с кофе на печку. Слышишь, о чем я тебе говорю!

Она болтала без умолку, болтала и продолжала со всех сторон разглядывать Анну, но Анну это не обижало. Может быть, потому, что ни в словах Чезиры, ни в ее глазах не чувствовалось ни зла, ни насмешки, ни недоброжелательности.

Пещера, в которую Анна вползла почти на коленях, представляла собой что-то похожее на склеп овальной формы. Посредине стоял сколоченный из ящиков стол, из таких же ящиков, почерневших от времени, был сделан и «сервант», в котором блестели тщательно начищенные жестяные кружки («Никогда не бьющийся хрусталь», — сказала Чезира). В углу, в тряпье, копошились две девчушки: одной из них — черноглазой, подвижной, очень похожей на Мауро, — было, наверное, лет девять-десять, другая — худенькая, с лицом типичной римлянки — выглядела постарше.

— Это Джованна, — сказала Чезира, указывая на старшую. — Вчера ей исполнилось двенадцать, но она знает больше, чем тридцатилетняя дама. А та, похожая на жука, — Жермина… А ну вы, сороки, встаньте и поздоровайтесь!

Девчушки вскочили, выбралась из тряпья и как по команде присели — сделали реверанс. Потом подошли к Анне и с таким же любопытством, как Чезира, начали ее разглядывать. Маленькая Жермина спросила:

— Вы живете на виа Пикадилли, синьора?

— Нет, — улыбнулась Анна. — Я живу недалеко от порта.

— Поэтому я вас и не видела, — сказала девчушка. — А у вас есть муж? Он богатый? Джованна говорит, что выйдет замуж только за богатого. Правда, Джованна?.. Она говорит, что, когда выйдет замуж, подарит мне лакированные сапожки. Правда, Джованна?

— Не тарахти! — прикрикнула Джованна на сестру. — Не слушайте ее, синьора. Я не собираюсь замуж. Зачем? Нарожать вот таких цокотух и стирать им пеленки? Сохрани меня от этого, святая мадонна! Мара, наша соседка, на три года старше меня, а о муже и слышать не хочет. Она говорит, что на свете хватит дураков мужчин, которым только подмигни — и они выложат все наличные… А чем я хуже Мары?

— Таких потаскух, как твоя Мара, белый свет еще не видел, — сказала Чезира. — И перестань болтать, пока я не всыпала тебе сто горячих!

Джованна обиженно удалилась в свой угол, но ее место тут же заняла маленькая Жермина. Она держала в руках фотографию, наклеенную на обложку от книги.

— Это наш папа, синьора, — сказала девчушка. — Я была совсем маленькой, когда его убили фашисты. Но я все о нем знаю. Хотите, я скажу, за что его убили? Он не хотел идти воевать против русских. Потому что русские — все большевики. Это правда, что русские — все большевики, синьора?..

В пещеру, держа в руках кастрюльку с горячим кофе, вполз Мауро, а потом показался и Джино. Чезира достала из «серванта» кружки, разлила в них мутную горячую жижу и сказала:

— Простите, синьора, у нас сегодня, кроме кофе, ничего нет. Я задолжалась булочнику, и он перестал отпускать мне в кредит. Проклятый фашист, ему наплевать, что мы голодные… Придет время, и мы выпустим кишки из таких вот жаб, как он…

Анна промолчала. Она вообще сидела, как на иголках, каждую секунду ожидая, что Жермина или Джованна спросит у нее, зачем она приехала в Италию. Что она ответит? В этой пещере какой-то свой дух, и, хотя Чезира, наверное, знает историю Анны и знает, почему она оказалась в Неаполе, все же Анна не могла не чувствовать скованности и того внутреннего напряжения, которое ее угнетало. В глазах девчушек она видела не только простое детское любопытство. «Это правда, что все русские — большевики, синьора?»