Четвертый Кеннеди

После недели, проведенной в клубе, они возвращались к обычной жизни, окрыленные новыми надеждами, горя желанием помочь человечеству, с особой остротой ощущая, что их действия могут сохранить структуру общества, в котором им довелось жить, возможно, завязав и наладив новые личные контакты, которые могли способствовать более интенсивному развитию их бизнеса.

Очередная неделя началась в понедельник, после первого дня Пасхи. Из-за национального кризиса, вызванного убийством папы и угоном самолета, на котором находились дочь президента и ее убийца, число приехавших членов клуба сократилось до двадцати.

Самым пожилым из них был Джордж Гринуэлл. В восемьдесят лет он еще играл в теннис в паре, но очень тщательно подбирал соперников, избегая молодых людей, которые из уважения к его возрасту стали бы играть не в полную силу. А вот в триктраке он оставался одним из самых грозных бойцов.

Гринуэлл принимал во внимание только те национальные кризисы, которые каким-то боком затрагивали торговлю зерном, потому что его компания владела и контролировала практически весь урожай Америки. Его звездный час пробил более тридцати лет назад, когда Соединенные Штаты наложили эмбарго на поставки зерна в Россию, чтобы добиться решающего перевеса в «холодной войне».

Джордж Гринуэлл полагал себя патриотом, но отнюдь не дураком. Он знал, что Россию этим не взять. Он также знал, что эмбарго погубит американских фермеров. Поэтому он не подчинился решению президента Соединенных Штатов и поставлял зерно в зарубежные компании, которые переправляли его в Россию. Он вызвал на себя гнев исполнительной ветви власти. Администрация президента направила в Конгресс законопроекты, урезающие могущество его семейной компании, преобразующие компанию в акционерное общество, с тем чтобы поставить ее деятельность под более жесткий контроль. Но Гринуэлл никогда не скупился на пожертвования в предвыборные фонды сенаторов и конгрессменов, так что скоро про законопроекты благополучно забыли.

Сократовский клуб особенно нравился Гринуэллу за то, что его роскошь не бросалась в глаза, не вызывала зависти тех, кто оказался не столь удачливым, как члены клуба. Опять же, о клубе никогда и ничего не писала пресса: большинство телевизионных компаний, журналов и газет принадлежали членам клуба. А главное, в клубе он вновь чувствовал себя молодым, участвуя в общественной жизни наравне с людьми, которые годились ему в сыновья, но не уступали ни в богатстве, ни в могуществе.

В годы зернового эмбарго он получал сверхприбыль, задешево покупая пшеницу и кукурузу у загнанных в угол американских фермеров и дорого продавая их отчаявшейся России. Делал он это из принципа, показывая тем самым, что голова у него работает лучше, чем у государственных чиновников. Но эти деньги, сотни миллионов долларов, шли в музеи, образовательные фонды, культурные телевизионные программы, особенно музыкальные. Гринуэлл обожал музыку.

Сам Гринуэлл считал себя человеком цивилизованным, спасибо лучшим школам, в которых ему довелось учиться. Он хорошо представлял себе ответственность, лежащую на плечах богатого человека, необходимость с пониманием и любовью относиться к своим согражданам. В бизнесе Гринуэлл стремился к совершенству, воспринимал его как форму искусства: математика миллионов тонн зерна звучала в его мозгу, как камерная музыка.

Крайне редко его охватывала ярость, не достойная благородного джентльмена. Однажды это случилось, когда очень молодой профессор музыки, возглавлявший университетскую кафедру, созданную одним из благотворительных фондов Гринуэлла, опубликовал эссе, в котором поставил джаз и рок-н-ролл выше Брамса и Шуберта, а классическую музыку посмел назвать «похоронной». Гринуэлл хотел сразу же уволить профессора, но воспитание не позволило. Однако молодой профессор опубликовал еще одно эссе, в котором нашлось место крайне неудачно сформулированному вопросу: «Кому, на хрен, нужен этот Бетховен?» Такого Гринуэлл потерпеть не мог. Молодой профессор так и не понял причины свалившихся на его голову напастей, но годом позже он мог зарабатывать на жизнь лишь частными фортепьянными уроками в Сан-Франциско.

На что Сократовский клуб не жалел средств, так это на коммуникационные системы. Так, информация об ультиматуме султану Шерхабена, который президент огласил на секретном совещании со своими советниками, стала известна всем двадцати членам Сократовского клуба через час после завершения совещания. Но только Гринуэлл знал, что поступила она от Оливера Олифанта, Оракула.