Четверть века назад. Часть 1

Княгиня Аглая Константиновна съ жизнью англійскихъ замковъ была, дйствительно, какъ говорилъ князь Ларіонъ знакома; то есть, въ сущности, она была однажды въ Шипмоунткасл, замк лорда Динмора, въ Кемберленд, куда приглашена была «на восемь дней» [16] съ мужемъ состоявшимъ тогда при Лондонскомъ посольств, года полтора посл своего замужества. Но эти восемь дней, проведенные въ обществ чистокровнйшихъ вискоунтовъ и элегантнйшихъ marchionesses (маркизъ), остались навсегда лучезарнйшимъ воспоминаніемъ ея жизни, и она гордилась имъ боле чмъ всми почестями довлвшими ей впослдствіи, при томъ маленькомъ германскомъ двор, при которомъ князь Михайло Шастуновъ состоялъ представителемъ Россіи… Не на розовомъ лож, сказать кстати, прошло для новобрачной Аглаи пребываніе ея въ Лондон. Князь Михайло, самъ воспитанный въ Англіи, принятый тамъ въ обществ какъ свой, не измнилъ ни своего образа жизни, ни отношеній, женившись противъ воли на россійской двиц Раскаталовой; онъ, на первыхъ же порахъ, предоставилъ ей проводить жизнь какъ ей заблагоразсудится, а самъ проводилъ ее у ногъ одной, тогда весьма извстной, обаятельной умомъ и красотою и эксцентричной лэди, — которая, упомянемъ мимоходомъ, посл двухлтней съ нимъ связи, въ одинъ прекрасный Божій день улетла отъ него въ Италію, вышла тамъ отъ живаго мужа за немолодаго уже, на еще сладкозвучнаго тенора, кинула его черезъ полгода, вступила въ третій бракъ съ однимъ очень красивымъ, но очень глупымъ греческимъ офицеромъ, дала ему плюху на другой же день посл свадьбы за то что онъ лъ оливки руками, бросила и его, и умерла наконецъ отъ побоевъ четвертаго супруга, шейха одного Бедуинскаго племени, заставшаго въ своемъ кочевомъ шатр in criminal conversation съ какимъ то Французомъ, путешествовавшимъ по аравійской степи… Дерзость и насмшки этой сумасбродной, но блестящей женщины, съ которою ревнивая Аглая имла неосторожность гд то сцпиться, оскорбленное самолюбіе, скука одиночества, неудовлетворенная страсть къ красавцу мужу, чуть было совсмъ съ ума не свели ее тогда. Но за то она провела «восемь дней» въ Шипмоунткасл, и во вс эти восемь дней, въ своемъ качеств princess [17] брала, по іерархическимъ обычаямъ англійскаго peerage, шагъ къ обду надо всми тутъ бывшими герцогинями и маркизами, и — что въ ея Раскаталовскихъ понятіяхъ было гораздо для нея лестне — даже надъ женою одного изъ тогдашнихъ англійскихъ министровъ, — «figurez Vous cela, ma ch`ere!» долго еще потомъ удивлялась она, разсказывая объ этомъ пріятельницамъ своимъ на континент… Политическая и культурная Англія ничего не прибавила къ умственному запасу нашей princess'ы; проживъ тамъ боле трехъ лтъ, она трехъ фразъ не могла сложить по англійски; для чего, «когда есть тамъ свой король», собираются еще люди въ какой то парламентъ, значеніе котораго, когда она еще двочкой была, madame Cr'ebillon, воспитательница ея и бонапартистка, объясняла ей такими словами: «un parlement, ma ch`ere amie, — ainsi nomm'e parcequ'on y parle et qu'on y ment,» и какъ этотъ англійскій король позволяетъ этимъ людямъ «болтать и лгать» въ этомъ парламент,- она до конца уяснить себ не могла. Разница между вигами и торіям и, почему лордъ-мэръ «не настоящій лордъ, когда онъ называется лордомъ,» что значитъ «Оранскій домъ,» и «что такого хорошаго въ этомъ Байрон, dont parle toujours Michel,» т. e. ея мужъ, — вс эти хитроплетенныя мудрости такъ и остались для нея на всю жизнь не разобранными гіероглифами. Но за то въ эти незабвенные восемь дней проведенные ею въ Шипмоунткасл Аглая Константиновна постигла высшимъ наитіемъ вс тайны вншняго облика англійской аристократической жизни, уразумла вс порядки богатаго англійскаго дома, отъ drawing room'а (гостинной) и до конюшни, отъ столовой сервировки и до покроя выздныхъ ливрей. Чинный, чопорный, важный складъ этихъ порядковъ, эта широкая, преемственная, величавая обстановка существованія, презрительно относящаяся ко всякой эффектности, но въ которой, отъ стараго слуги и до игорной щетки, все носитъ на себ характеръ какой-то незыблемости и почтенности (respectability), поразили ее своимъ глубокимъ противорчіемъ съ безалаберною, полутатарскою, шероховатою, всегда словно случайною и вчерашнею, русскою роскошью, — тою дикою роскошью среди которой взросла она сама подъ раззолоченными карнизами своего отчаянно икавшаго посл обда «папаши… Въ силу какихъ историческихъ и нравственныхъ условій все это сложилось, и могло держаться тамъ такъ величаво и почтенно, и такъ безтолково и распущенно въ родныхъ палестинахъ — Аглая сообразить была не въ состояніи, да и не думала объ этомъ. Вся сумма ея впечатленій выразилась въ одной мысли: «вотъ какъ должны жить les gens comme nous!..» И съ этой минуты, съ этихъ блаженныхъ «восьми дней» въ Шипмоунткасл, предъ нею выросъ идеалъ: «поставить домъ мой на англійскую ногу.» Каждому свое, сказалъ древній мудрецъ. Кто знаетъ, какъ безъ этого идеала совладала бы Аглая съ муками своей ревности, съ тмъ «d'elaissement,» какъ выражалась она, въ какомъ оставлялъ ее мужъ до того дня, когда почувствовавъ въ груди первые признаки унесшей его два года потомъ болзни, онъ воротился, усмиренный и кающійся, къ семейному очагу, — къ очагу устроенному ею «на англійскую ногу?» Кто знаетъ, отъ какихъ соблазновъ спасали Аглаю глубокомысленныя соображенія о выбор вензеля на новый фарфоровый сервизъ къ столу, или цвта матеріи для заказаннаго въ Лондон кэба? А сколько несказанныхъ утшеній доставляло ей изумленіе и тотъ даже нкоторый терроръ, которые, бывши уже посланницей внушала она пышнымъ устройствомъ своего дома расчетливымъ нмцамъ при которыхъ мужъ ея былъ акредитованъ, и корреспонденціи изъ обитаемаго ею города въ парижскія газеты, въ которыхъ говорилось: «La grande existence, le luxe intelligent de monsieur le prince de Szastounof, ministre! de Russie,» или уже прямо о ней, о томъ что было ей такъ! близко: «La tenue toute anglaise de la maison de madame la princesse de Szastounof,» и т. п….