Четверть века назад. Часть 1

Музыканты сидли уже вс въ оркестр у пульпетовъ, съ разложенными на нихъ нотами своихъ партій. Эрлангеръ, позвывая и усмхаясь тонкими губами, лниво переговаривался съ первою скрипкой, обернувшись къ ней въ полъоборота со своего дирижерскаго мста.

Въ воздух струился крпкій запахъ только-что прокуренныхъ слугами духовъ.

— Пш, пш… донеслось изъ глубины залы…

Все разомъ въ ней обернулось на входныя двери

Витторіо махалъ оттуда дирижеру блымъ платкомъ.

Музыканты ухватились за свои инструменты. Эрлангеръ поднялся, окинулъ глазами оркестръ, медленно приподнялъ палочку надъ своею чистенькою, гладко подчесанною головой…

Раздались первые такты полонеза Жизни за царя, и подъ его звуки, подъ руку съ графомъ въ звздахъ на гвардейскомъ мундир Финскихъ стрлковъ, милостиво помавая головой направо и налво въ отвтъ ороблымъ улыбкамъ и поклонамъ вскочившей на ноги при появленіи ихъ публики, вошла княгиня Аглая Константиновна, величественная и счастливая какъ царица, — врне же какъ жирный котъ, любимецъ барыни, жмурящійся круглыми глазами на солнце, между тмъ какъ босоногая Палашка раболпно чешетъ ему пальцами за ухомъ… За нею, попарно, шла толпа гостей: графиня Воротынцева подъ руку съ княземъ Ларіономъ, Софья Ивановна съ бригаднымъ генераломъ, тридцатилтняя московская княжна съ княземъ Лоло, княгиня Додо съ командиромъ артиллерійской батареи, еще молодымъ и красивымъ полковникомъ, недавно назначеннымъ изъ гвардіи, къ которому тотчасъ же и обратились съ полуиспуганнымъ, полувопросительнымъ выраженіемъ глаза его юныхъ подчиненныхъ, но который съ свой стороны, чуть замтно сморщившись и тутъ же низко наклонясь къ лицу своей дамы, прошелъ какъ бы не видя ихъ. Московскіе жень-премьеры отыскали себ также дамъ въ числ московскихъ помщицъ-сосдокъ, попавшихъ въ почетный легіонъ гостей ея сіятельства, и хохотъ «Сеньки,» шедшаго рядомъ съ какою-то хорошенькою блондинкой, уже гремлъ на всю залу… Графъ Анисьевъ, со своимъ иконостасомъ крестовъ изъ-за каждой пуговицы флигель-адъютантскаго мундира, велъ хохочущую Женни не то небрежно, не то внимательно слушая ея торопливыя рчи, и угадывая въ то же время по выраженію особаго любопытства въ обращавшихся на него со всхъ сторонъ взглядахъ что поводъ прізда его въ Сицкое не былъ тайною даже для этого мелкаго, невдомаго ему узднаго общества….

Гости размстились въ первыхъ рядахъ креселъ. Въ одной изъ двухъ ложъ театра, расположенныхъ по обимъ сторонамъ пространства занимаемаго оркестромъ, услись князекъ и mister Ноксъ съ англійскимъ томикомъ Шекспира въ рук, по которому готовился слдить за представленіемъ. Въ другую ложу ушла madame Cr'ebillon, съ тайнымъ намреніемъ «faire un petit bout de sieste» въ темномъ углу ея…

— Прекрасный театръ, — лучше чмъ у меня! Еще старикъ князь строилъ, знаю! Вкуса много имлъ! плъ акаистомъ графъ подъ тактъ заливавшагося полонеза, не садясь еще и одобрительно озираясь кругомъ.

Княгиня Аглая блаженно улыбалась.

— И какъ это удачно cette vraie draperie du portail, говорила ей въ свою очередь графиня Воротынцева, занимая мсто рядомъ съ графомъ и усаживая подл себя Софью Ивановну, — мягко, элегантно и богато на взглядъ…

Вмсто писанной по полотну драпировки, какъ это обыкновенно водится въ театрахъ, порталъ сцены задрапированъ былъ, по мысли Ашанина, отъ самаго потолка настоящею пунцовою шерстяною матеріей, отороченною длинною бахрамой и перехваченною въ подлежащихъ мстахъ толстымъ, витымъ пополамъ съ золотомъ, пунцовымъ же снуромъ съ огромными на концахъ его кистями. Передній занавсъ былъ сдланъ изъ той же матеріи на сборкахъ и подбирался какъ стора на снуркахъ. За нимъ былъ уже другой, писанный занавсъ (изображавшій домъ въ Сицкомъ со стороны сада), который предназначенъ былъ къ опусканію посл сценъ Гамлета за которыми слдуетъ перемна декорацій. Матерчатый занавсъ долженъ былъ опускаться по окончаніи каждаго акта.

— Лишняя роскошь! откидывая веромъ ладони отозвался графъ на похвальный отзывъ графини Воротынцевой.

Княгиня Аглая съ самодовольно лукавою улыбкой подмигнула ему глазкомъ.

— Это у меня потомъ все на мебель во флигеля пойдетъ, сообщила она ему какъ бы по секрету, наклоняясь къ уху его.

— Разчетъ, это хорошо! И щеки старца запрыгали отъ веселаго смха. — Отца зналъ! Разчетомъ милліоны нажилъ!.. И дочь такая же! промолвилъ онъ уже съ тмъ особымъ оттнкомъ добродушія, благодаря которому не было возможности на него сердиться, и онъ съ своей стороны имлъ возможность говорить людямъ всегда все что ему хотлось….

Словно гранату взорвало предъ нашей княгиней… Опять, опять, — третій разъ со вчерашняго вечера, — объ этихъ несчастныхъ Раскаталовскихъ милліонахъ!.. «И дочь такая же… Она, княгиня Шастунова, она — „такая же?…“ О это ужасно, этого перенести нельзя!. „А этотъ старый шутъ какъ ни въ чемъ не бывало.

И злополучная хозяйка, злобно кусая себ губы, словно вся ушла въ свое кресло, безмолвная и глухая на все что двигалось кругомъ ея…..

LIII