— Pardon, заговорила она сквозь смхъ пріятнымъ груднымъ голосомъ, — слышу, поютъ знакомое… я думала… Она не договорила, приподняла длинныя рсницы, и метнула вызывающими глазами въ недоумвавшіе глаза Ашанина. — Ахъ, здравствуйте Иванъ Ильичъ! И она кинулась съ протянутою рукою къ Вальковскому; — это, врно, monsieur Ашанинъ? спросила она его шопотомъ, слышнымъ, на всю залу.
— Самъ! нахмурившись пробурчалъ ей въ отвтъ „фанатикъ“.
— Я такъ и знала! проговорила она, повела еще разъ на красавца своимъ возбудительнымъ взглядомъ, и побжала назадъ въ ту дверь откуда появилась. — Лина, Лина, слышался ея звонкій смхъ въ корридор въ который вела эта дверь, — что же вы меня оставили одну, на съденіе?…
— Что за прелесть! Кто такая? съ загорвшимися зрачками обратился Ашанинъ къ Вальковскому.
— Стрекоза! отрзалъ тотъ, отворачиваясь.
Гундуровъ глядлъ на все это со сцены, и ничего не понималъ….
Но вотъ опять изъ тхъ же дверей вынеслась быстроглазая особа, — и за нею ступила въ залу….
Ашанинъ былъ правъ, говоря о ней Гундурову: боле соотвтствовавшей Офеліи наружности трудно было себ представить. Высокая и стройная, съ золотистымъ отливомъ густыхъ косъ, лежавшихъ внцомъ, по мод того времени, кругомъ ея маленькой, словно выточенной головы, въ ней было что-то не выразимо-двственное и свжее, что-то полевое, какъ васильки, цвта которыхъ были ея длинные, тихіе, никогда не улыбавшіеся глаза, — какъ сплый колосъ, къ которому можно было приравнять ея тонкій, красиво и мягко, какъ бы отъ слабости, гнувшійся станъ — Словно вся благоухала этою двственною, полевою свжестью княжна Лина — Елена Михайловна — Шастунова.
Она остановилась, съ любопытствомъ обводя вокругъ себя взглядомъ, и тихо, одною головой, съ какимъ то застнчивымъ достоинствомъ, поклонилась нашимъ друзьямъ…
Самъ суровый „фанатикъ“ размякъ отъ этого появленія.
— Пожалуйте, сіятельная, пожалуйте, гостья будете, привтствовалъ онъ ее, — только осторожне подбирайте ноженьки, чтобы башмачечковъ и платьица о красочку не замарать
— Да какая же вы ранняя пташка, — княжна? молвилъ, подходя къ ней, Ашанинъ.
— Это я, я, monsieur Ашанинъ, не давъ той отворить рта, защебетала черноглазая ея спутница, относясь къ молодому человку будто всю жизнь была съ нимъ знакома, — я подняла сегодня Лину съ позаранку…. Князь вчера дразнилъ насъ непробудными сонями, — такъ вотъ мы ему и доказали!.. Ахъ, вотъ и Надежда едоровна! Несносная! кинула она въ полголоса не то княжн, не то Ашанину, — и темныя, красиво очерченныя ея брови сдвинулись надъ еще весело сверкавшими глазами барышни.
Надежда едоровна Травкина, — та, которую Ашанинъ такъ непочтительно называлъ „особою двическаго званія,“ — была двушка далеко не молодая, съ довольно правильными, но не привлекательными, подъ натянутою на нихъ, словно полинялою, кожею, чертами лица, мягкимъ выраженіемъ большихъ, нсколько подслповатыхъ глазъ, и весьма замтною, не то презрительною, не то горькою усмшкою, постоянно игравшею въ уголку ея рта. Держала она себя чрезвычайно чинно и опрятно. Сухія очертанія ея тла скрывались подъ хорошо скроеннымъ, ловко сидвшимъ на ней темнымъ платьемъ. Вся она, въ этомъ скромномъ плать, гладкихъ воротничкахъ и нарукавничкахъ ослпительной близны, напоминала собою почтенный, малоизвстный въ Россіи, типъ француженки-протестанки.
Она холодно обмнялась поклономъ съ бойкой двицей, и подошла къ княжн.
— Я сейчасъ отъ васъ, Лина; мн сказали… Владиміръ Петровичъ! съ мгновенно сдержаннымъ взрывомъ радости, не договоривъ, протянула она Ашанину свою руку.
— А вы не знали что monsieur Ашанинъ здсь? И лукаво воззрилась на нее быстроглазая барышня.
— Не знала, Ольга Елпидифоровна, — и тмъ боле рада… А вы знали, видно? спокойно и нсколько ядовито промолвила та, между тмъ какъ вки ея нервно помаргивали.
— И тмъ боле будете рады, Надежда едоровна, поспшилъ заговорить Ашанинъ, — что счастливая моя звзда позволила мн привести сюда того, о комъ я такъ часто вамъ говорилъ… Гундуровъ, представляйся дамамъ! Онъ обернулся къ сцен, на которой по прежнему стоялъ его пріятель, не зная что съ собою длать.
— Такъ позвольте мн по крайней мр съ подмостковъ сойти, отвчалъ онъ кланяясь и слегка конфузясь, — а то я здсь точно зврь какой-то выведенный на показъ!..
Ольга Елпидифоровна такъ и покатилась. Улыбнулась и княжна, улыбнулась широкою, молодою улыбкою, отъ которой словно все освтилось вокругъ нея, показалось Гундурову.
Вальковскій замахалъ руками:
— Нтъ ужъ, нтъ, пожалуйста! Лучше вс вы на сцену переходите, — благо и чай тамъ поданъ… А то вотъ вы мн, накинулся онъ на продолжавшую хохотать барышню, — цлую крышу съ декораціи смахнули юбками-то вашими!..
— Ахъ, какой вы дерзкій, какъ я посмотрю! отпарировала Ольга Елпидифоровна, быстро откидывая голову за спину, въ тревог за слды этой крыши на ея юбкахъ
За кулисами оказались три стула, складная лстница, какой-то табуретъ, и столъ съ чаемъ и огромнымъ количествомъ булокъ, принесенныя для Вальковскаго. Общество кое какъ разслось на сцен.