Черный север

А ещё Мартин вдруг вспомнил, что не только читал о таких рунах в запретных книгах, но и слышал однажды об их применении своими ушами: один из сообщников Виты на допросе рассказывал, что как-то раз она оплела ими предателя, и тот лежал посреди лагеря в окружении кучи людей, но никого не слышал и не видел, пока не умер от голода и жажды.

С губ сорвался нервный, обреченный и до отвращения беззвучный смешок.

Если это все-таки его сестра, и она его не добьет, то ему впору пойти и повеситься на дверях гильдии, как та обезумевшая от горя вдова.

Потому что он идиот.

* * *

Мартин не знал, сколько так просидел. Просидел же? Тело не ощущалось, а глаза ничего не видели, тем не менее под затылком не было твердой поверхности и он свободно мог повернуть голову из стороны в сторону. Значит, сидел? Стоял?

В любом случае прошло не меньше нескольких часов, когда щеки снова коснулся сквозняк, а далекие голоса вернулись. Правда, вернулись, как и прежде — каким-то невнятным гулом, в котором невозможно было разобрать слов.

Кто-то оказался совсем рядом — Март снова ощутил двиҗение воздуха. А затем чья-то рука надавила ему на затылок, вынуждая склонить голову к груди, и холодные пальцы коснулись шеи сзади; потерли, убирая с кожи руну.

А в следующую секунду мир вокруг вернулся, наполнился светом, звуками и запахами: в нос ударила вонь плесени и затхлого воздуха, послышались шаги и мужские голоса. Подбородок упирался в грудь, а волосы, растрепавшись, завесили лицо, поэтому, когда Март открыл глаза, взгляд уперся в пуговицу рубашки — он действительно сидел, судя по всему, на cтуле с руками, заведенными за спинку. Но, несмотря на то что ощущения в теле отсутствoвали напрочь, само оно было на месте, в прежней одежде и, на первый взгляд, без каких-либо увечий.

А потом обладатель холодных рук, держащийся позади и потому не попадающий в зону видимости, больно впился пальцами в волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову назад.

По глазам резанул свет висящего совсем рядом на стене факела. Мартин моргнул, привыкая к свету, а когда вновь распахнул глаза, наконец рассмотрел склонившееся над ним лицо…

Волосы-спиральки, высокие скулы, темные миндалевидные глаза и большой тонкогубый рот, искривленный в самодовольной, сытой, как у кошки, улыбке.

— Ну что, красавчик, вот и встретились? — промурлыкала Жиль, склонившись к его лицу так близко, что ее дыхание защекотало кожу. — Скучал по мне? Вспоминал?

О нет, он не будет вешаться сам. Но вздернет кого-то другого. С превеликим удовольствием.

— Только… вчера, — сделав над собой усилие, прохрипел Март в ответ. Γолоc вернулся, но в горле пересохло, и говорить получалось с трудом. — Вспомнишь… дерьмо, оно и… всплывет.

— Ублюдок! — Женщина рыкнула и резко разжала хватку на затылке, одновременно отталкивая ėго от себя.

Голова мотнулась, волосы снова упали на глаза, а звон в голове вернулся.

— Что? — не преминула едко заметить Жиль, отступая и обходя стул. — Понравилось снадобье от местных травников? Все еще хочется выблевать свои мозги?

Март не ответил, справляясь с головокружением. И с тошнотой, да.

Жиль же остановилась прямо напротив него, подперев кулаком подбородок и рассматривая своего пленника с таким видом, будто выбирала себе новую лошадь. «Лошадь» ей явно не нравилась.

— Твой резерв восстановится через час, тогда и начнем, — вынесла она наконец вердикт и, убрав руку от лица, стремительно развернулась, намереваясь уйти.

— Стой! — голос ещё слушался плохо, но вышло достаточно громко и внятно.

Жиль остановилась на границе света, создаваемого пламенем факелов; обернулась, ехидно приподняв тонкую бровь.

— Что, будешь просить пощады? — уточнила с плохо скрываемым презрением на лице.

Но нет, Мартин не собирался ее ни о чем просить. Не стал интересоваться, где он и для чего. Неважно, где территориально: факелы, высокий каменный потолок, поддерживаемый такими же каменными широкими колоннами, большое пустое пространство, сквозняки и запах плесени — ясно, что какое-то подземелье. Зачем — тоже небогатый выбор вариантов.

Спросил другое:

— Вита с тобой?

Главный вопрос. Для него — главный.

И, судя по всему, не только для него. Потому что при одном упомиңании этого имени с лица женщины слетела победная ухмылка, ноздри гневно расширились, а глаза, наоборот, превратились в щелки.

— Заруби себе на носу, красавчик, — прошипела она, выставив в его сторону указательный палец. — Если ты снова надеешься выкрутиться, пользуясь доверием и любовью своей сестры, то ты здорово просчитался: ее здесь нет. Здеcь только я. И я до дрожи хочу увидеть, как ты наконец сдохнешь.

После чего развернулась так быстро, что волосы-спиральки, как плеть, звучно хлестнули по коже ее тонкой, явно не зимней куртки, и, впечатывая подошвы сапог в пол, больше не оборачиваясь направилась в темноту.

— Эй, Стэн! — донесся ее голос уже издали. — Готовность: один час! Это пойло потрепало ему резерв!..

Звук шагов по каменному полу продолжил удаляться, пока полностью не стих.