Почему это свидетельство вызывает сомнение? Очень просто — такой безрассудный порыв должен был неминуемо закончиться для воина гибелью. Однако спустя несколько лет этот самый Эмери неожиданно появляется в казначейском перечне участников французской кампании, причём там говорится о его дальнейшей военной карьере: «Эмерик де Роксли, который служил в свите Ричарда графа Эранделского в момент прибытия короля в Уг в Нормандии, и позднее в битве при Креси и при осаде Кале»46.
Армии, стоящей в обороне, гораздо легче было обеспечить эффективную связь между отрядами. Свидетельством тому, что англичане действительно смогли её наладить, могла служить своевременная отправка королём резервов и подкреплений принцу. Что, кстати, резко контрастировало с неспособностью французов элементарно скоординировать свои атаки.
Помимо опыта, полученного от непосредственного участия в крупном сражении, принцу Уэльскому посчастливилось присутствовать на военных советах, в которых участвовали опытнейшие воины. А в таких ветеранах у англичан недостатка не было: к примеру, графы Уорикский, Эранделский, Оксфордский и Саффолкский служили в шотландских и фландрских кампаниях 1333—1345 годов. Граф Нортхэмптонский воевал в Шотландии, Фландрии и Бретани, причём в 1342 году при Морле он воспользовался весьма похожей тактикой. Спешенные латники и лучники в оборонительной позиции помогли ему тогда устоять против значительно превосходящей по силам французской армии.
Собственно говоря, и у Филиппа VI были опытные военачальники. Так, одним из величайших воинов своего времени считался Иоганн Богемский. Он сражался в Литве в 1328, 1329, 1337 и 1345 годах, в Италии в 1330 и 1331 годах, и во всех битвах ему сопутствовал успех. Но при Креси он был уже в преклонных летах и потерял зрение.
Сам король Филипп VI также имел боевой опыт. Его кампания 1328 года закончилась победой при Касселе над ополчением фламандских городов. Это был, вероятно, один из последних случаев, когда традиционная кавалерийская атака рыцарей решила исход сражения. Возможно, она и внушила французскому королю необоснованное доверие к подобной тактике. С другой стороны, король сознательно выбрал немедленное наступление как меньшее из двух зол, поскольку знать не простила бы ему колебаний и промедлений. Большинство французских хронистов считало, что инициировал гибельную атаку сам Филипп, и конкретно в этом случае дело было совсем не в пренебрежении рыцарей к дисциплине. Хотя в целом французы действительно дрались так, как будто сошли со страниц куртуазных романов, где ценилось в основном личное геройство воина. В то же время англичане полагались на такие прозаические детали, как организация и тактика. Но итогом сражения стал парадокс: юного принца Эдуарда при Креси превозносили именно за его личное боевое мастерство — то есть именно за то качество, которое поднималось на щит французским рыцарством.
Теперь Эдуарду III был открыт путь на север. Он мог беспрепятственно двигаться на встречу со своими союзниками-фламандцами, не опасаясь удара в спину, и вновь установить контакт с Англией, что было крайне необходимым, ибо его армия срочно нуждалась в провианте. Тем не менее, весь следующий день 27 августа он провёл на поле боя в знак победы, как положено по традиции. Затем король с принцем отправились в цистерцианское аббатство Валуар у деревушки Ментене, где состоялись торжественные похороны павших в бою французских принцев. Эдуард Вудстокский явился на церемонию в чёрных траурных одеждах. За ним стояли все командиры английской армии.
Купаясь в лучах заслуженной славы, принц не забыл тех, благодаря кому он уцелел в бою, и не замедлил вознаградить своих рыцарей: «Пожизненное пожалование Ричарду ФицСаймону в знак расположения принца к нему, в размере 20 фунтов ежегодно из доходов Уолингфорда, каковые должны передаваться констеблем или откупщиком Уолингфорда равными долями на Пасху и на Михайлов день. С правом накладывать арест в обеспечение долга на имущество манора Бенсингтон для обеспечения своевременных платежей в случае задержки ренты по какому-либо поводу»47.
Однако Эдуарду Вудстокскому показалось, что за спасение его жизни рыцарь достоин более щедрой награды, и некоторое время спустя он добавил ещё один дар: «Приказ сэру Питеру де Лейси, клерку и генеральному казначею, выплатить [рыцарю]-бакалавру принца сэру Ричарду ФицСаймону в качестве дара от принца 100 марок, которые принц повелел сэру Питеру де Гилдсборо уплатить ему (ФицСаймону. —