Черные ножи - 3

- А вы знаете, что на упомянутой вами Воровского мы выращиваем капусту? А на площади Декабристов – картошку! Вы бы видели это зрелище – вся площадь в огромных кочанах. А в Летнем саду – морковь, свекла, картофель, укроп… Мы всем помогали семенами и прочим необходимым!.. Вы не представляете себе, Дмитрий, что это за люди! – горячился Наум Натанович, в очередной раз описывая ужасы блокады. – Вадим Лехнович как-то сказал мне: «Наум, ходить трудно. Вставать, двигать руками и ногами – трудно. А не съесть коллекцию – не трудно! Потому что съесть ее невозможно, это ведь дело всей жизни, и жизни товарищей!» А ведь его жена, Ольга, похудела так, что за стенки держится. Они за картофель отвечают, и ведь ни клубня не взяли!..

- Вы не волнуйтесь так, я ведь никого не обвиняю. Мы с вами просто пытаемся понять…

- Лидия Михайловна Родина – отвечала за коллекцию овса, Дмитрий Сергеевич Иванов – рис, Александр Гаврилович Щукин – коллекция арахиса, Георгий Карлович Крейер – лекарственные растения, Георгий Викторович Гейнц – книжные фонды…

- Кого вы перечисляете, Наум Натанович? – остановил я этот бесконечный поток имен.

Старик устало сел на табурет, посмотрел на меня слезящимися глазами и негромко произнес:

- Все они умерли от голода, но не позволили себе воспользоваться положением. Они и другие, более тридцати человек - только в первую зиму. Сейчас нас мало осталось… зато коллекция уцелела, но цена этому – человеческие жизни…

Я молчал, не зная, что сказать в ответ. Это был подвиг, о котором почти никто никогда и не вспомнит. Эти люди не бросались с гранатами под танки и не закрывали своими телами ДЗОТы, они умирали тихо и незаметно, в своих кабинетах, на рабочих местах. Но, во многом благодаря им, город выстоял, а коллекция, аналогов которой не было во всем мире, была спасена.

- И все же, - настойчиво вернулся я к интересующим меня вопросам, - продолжим нашу беседу…

Мы перешли к описанию внешности всех действующих сотрудников института и тех охранников, кого Абрамов визуально помнил. То и дело я перескакивал от настоящего к прошлому, пытаясь прояснить для себя те или иные моменты. Разумеется, не забыл я и о главном подозреваемом – косматом красноармейце с железным зубом. Но про него Наум Натанович мало что мог сообщить – только свои страхи и подозрения, а их, как известно, к делу не пришьешь.

Когда мы, наконец, закончили, у меня сформировалось некая, пока достаточно туманная гипотеза, которую, тем не менее, требовалось либо подтвердить, либо опровергнуть.

- Я сумел вам помочь? – старик устал, но старался держаться бодрячком. Обильная еда в давно забытом количестве клонила его в сон, и на последние мои вопросы он отвечал, едва ворочая языком.

- Вы – большой молодец, Наум Натанович! – похвалил я ученого. – Отдыхайте! Как говорится, утро вечера мудренее.

Абрамов не заставил меня повторять это дважды и через минуту уже спал, по-детски свернувшись калачиком. Я аккуратно укрыл его и стал собираться. Мне в эту ночь спать вряд ли придется.

Одевшись потеплее, я вышел на улицу и двинул дворами в направлении площади Воровского – теперь навсегда запомню ее нынешнее название.

Опять зарядила далекая канонада. Казалось, дрожала сама земля. Осыпалась последняя штукатурка со стен домов, звенели редкие уцелевшие окна. Интересно, это наши или немцы? Не поймешь.

Уже стемнело, пошел легкий снег, время шло к десяти вечера, а с этого часа и до пяти утра – комендантский час. Милиционеры, призванные следить за порядком в городе, обязательно проверят меня, как весьма подозрительного типа, если я попадусь им на глаза. А у меня ни документов, ни спецпропуска, которые выдавались многим служащим «для прохода по городу в запретное время». Так что лучше двигаться глухими подворотнями, пережидая патрули. Благо, заодно я расспросил Абрамова – коренного Петербуржца об удобных маршрутах передвижения до института. Конечно, слова и реальность разнились, но я помнил будущий Питер, и в целом неплохо ориентировался на местности.

Два раза за следующие четверть часа мне навстречу попались столь же сомнительные личности, шествующие куда-то в ночь по своим делам. Бандиты или вражеские агенты? Попробовать поймать одного и разговорить? Нет, в другой раз. Хватит мне случайных приключений, надо помочь Абрамову и тут же выбираться из Ленинграда. Меня давно ждут в корпусе, мое место там.

«Блокада. Ночь. Забитое окно, мигающих коптилок тусклый свет. Из мрака возникает полотно. Художник пишет женщины портрет», - вспомнились мне когда-то слышанные строки Валентина Берестова, когда я настороженно всматривался в темноту впереди, пытаясь понять, случайная ли там мелькнула тень или кто-то притаившись ждет меня с ножом в руках.

Идти по неосвещенному городу сложно, пугает все: любой звук, любое случайное шевеление. И ноги то и дело норовят попасть в скрытые ямки, выбоины. А упадешь – будет плохо: ударишься, поломаешься, а потом замерзнешь.