Черные ножи - 3

Девочка читала медленно, с выражением, плюшевый медведь молча внимал истории. Сейчас они оба были не здесь, не в этом страшном, почти уничтоженном, но не сломленном гордом городе, а далеко-далеко, в сказочной стране, где в хозяйстве у трех братьев завелся вредитель, вытаптывающий по ночам посевы…

Я замер, не в силах сделать очередной шаг. Ком встал у меня в горле, дыхание перехватило.

- Чего замер? – шикнул на меня мужик, заметив-таки, что я отстал. Он снял шапку, почесал макушку, и я увидел, что он изрядно плешив.

Как же мне захотелось прибить этого ублюдка прямо тут, на месте. Сука! Торгует продуктами, наверняка ворованными, а эта не по возрасту серьезная маленькая девочка и другие такие же, чтобы выжить, делали лепешки из лебеды и подорожника, сдирали обои со стен, чтобы сварить клейстер, ели ужасный хлеб с целлюлозой.

- Рита! Ты где? – на всю улицу раздался громкий и испуганный женский крик.

Девочка прервала свое чтение, аккуратно закрыла книгу, подхватила на руки медведя и сообщила ему:

- Пойдем, Мишка. Слышишь, мама волнуется!- после чего побежала на зов, смешно семеня ногами.

- Дура полная ее мать, - прокомментировал увиденное мой провожатый. – Кто же ребенка оставляет без присмотра? Сожрут!

Понятно, детей нельзя отпускать гулять одних. Сейчас еще раннее утро, светло, люди на улице, но все равно опасно. Голод делает из людей чудовищ. Благо, большинство все же сохранили человечность.

- И много подобных случаев? – постаравшись спрятать свою неприязнь, поинтересовался я.

- Бывает, - пожал плечами мужик, - сам-то я не сталкивался, но люди кличут, что целая банда орудует. А есть и одиночки, охотятся на тех, кто слаб.

Я вспомнил Челябинск, сгоревший дом и пленницу в сарае. Интересно, как сложилась ее судьба? После того, что ей пришлось перенести, легко тронуться умом. Надеюсь, все у нее хорошо.

- А есть еще другие, кого судьба вынудила, они самые опасные – двинутые мамаши, - продолжил объяснять спекулянт.

- Это как?

- Да очень просто, - он вновь пожал плечами, - когда на тебе несколько ртов, которые нужно кормить, спятить в момент можно. Повалихи-то на всех не напасешься, да и кончились запасы давно. И «сладкую землю» давно сожрали, еще в первый год. Но детки кушать просят каждый день. А зимой, глядишь, тащит такая мамаша пеленашку, упрямо так тащит. А зачем? Все равно закапывать негде, да и сил у людишек мало осталось. Но я-то смекаю, известно куда прет, домой, а там жруть и жруть. Или консервы делают, а потом продают… но этим уже люди серьезные занимаются. За конину выдают консерву. Но только кретин в такое поверит. Где та конина? Нет ее давно…

(блокадный словарь) Повалиха – каша из отрубей, после которой повально клонило в сон. Сладкая земля – подслащенная земля из-под сгоревших складов с сахаром и мукой, продавалась за большие деньги. Пеленашка – обернутые в простыни трупы.

- И что прямо мертвецов едят? – в такое я не поверил, явный бред, быть такого не может. А вот про консервы из человечины звучало более реалистично. Но именно потому, что походило на дело, поставленное на поток. А все, что приносит деньги, для многих мгновенно размывает границы морали и человечности.

- А то ж! – уверенно кивнул мужик и вновь сплюнул. – Но многие чужими мертвецами брезгуют, неизвестно, какие болячки у тех при жизни были. Так двинутые своими же детишками умершими еще живых кормят. Видел я тут давеча одну такую… глаза безумные, волосы седые, хотя сама молодая. Кто-то донес, милиция к ней в дом сунулась, а там в одной комнате тело наполовину разделанное – младшенький, умер от дистрофии. А во второй комнате еще трое сидят, супчик хлебают… из братика, значится… Тьфу, пропасть!

Уж насколько я себя считал крепким человеком, но после этого рассказа меня резко замутило и чуть не вывернуло прямо под ноги мужику.

Таких историй я в детстве не слышал, все рассказы про блокаду были более прилизанными… но почему-то сразу поверил, что мужик не врет. Страх за жизнь своих детей и не на такое толкнет. Нет никого отчаяннее, чем мать, у которой ребенок при смерти. Такая и убьет, и покалечит, не задумываясь. И силы у нее удесятерятся, организм начинает работать в сверхрежиме. И прошлые принципы… они стираются, уходит на второй, третий, десятый план. Остается только одна мысль – сделать все, чтобы дети выжили…

- Далеко еще? – спросил я, чтобы отвлечься от дурных мыслей.

- Да, считай, пришли…

Мы свернули в глухой дворик. Все окна домов, выходивших сюда, были либо заколоченными, либо сияли пустыми проемами.

- Что за место? – недоверчиво огляделся я по сторонам. – Тут явно никто не живет.

- А нам с тобой и не требуется, чтобы лишние глаза глядели. У меня здесь нычка схоронена.