Чему быть, того не миновать

— Нужно осторожно вскрыть этот гнойник по краям. Спуститься в другие пирамидаллы и посмотреть, есть ли там признаки присутствия атабов. Если они наступают с юга, то это одно, если же со всех сторон, то совсем другое.

— Атабы ни у кого разрешения не спрашивали, — возмущенно произнес Леон. — Они просто вошли туда, да еще и с пленниками. Мы можем войти в пирамидалл, где нам с Готфридом довелось побывать и ударить им в спину. Уничтожим угрозу и освободим пленников.

— С атабов нет спроса, у них ни дома, ни короля — на ком ответственность? Где встал Табат, то и дом на месяц-другой, а вот мы вынуждены хлебнуть с полна этой горькой похлебки, имя которой политика. Нам и нашим детям на этой земле жить и жить, и нести ответ за свои действия и действия своих отцов.

— Я уважаю правила и всегда поступаю по чести, но смотреть как враг бесчинствует, а мы просто стоим в стороне, отравляет хуже яда. Хочется собрать добрую дружину, войти туда и перебить всех атабов. Никто даже и не узнает, что произошло.

Гидеон усмехнулся, хоть и невесело.

— Никто, кроме пленных тэрран.

— Так мы же спасем их жизни! — удивился Леон.

— Народную мудрость знаешь? В каждой избушке свои погремушки. Не стоит воспринимать другую расу как свою, мы похожи, но мы разные. Может статься, что эти механисты предпочтут умереть, но не допустить, чтобы кто-то увидел их подземные секреты. Они мыслят иначе, Леон, поживешь с мое, поймешь.

— Что же нам делать?

— Ждать. Проблему решат тэрране или дадут нам право разобраться этим. Больше мы ничего поделать не можем.

Леон возмущенно всплеснул руками, подавляя волну раздражения.

— Хорошо, как скажешь отец.

Не забыл Леон и поинтересоваться тем, знает ли отец человека по имени Сигурд Ришелье или же Сигурда из клана Глицинии и если знает, то что именно. Увы, Гидеону это имя ни о чем не сказало. На этом беседа с отцом и закончилась. Оставаться в городе более нужды не было и Леон вернулся в летнюю резиденцию Бертрамов. Если придется расстаться с домом, в котором он вырос, то Леон собирался провести как можно больше времени в нем. Запомнить каждую трещинку, каждую его деталь, запомнить его запах. У Леона просто не укладывалось в голове как однажды он взглянет на этот дом, а там будут жить чужие люди. Спать на тех же кроватях, есть за столом, где он ел с семьей… Леон тряхнул головой, прочищая ее от унылых мыслей и сосредоточился на девушке с озера. Мысли об Элиссе приободрили его и подняли настроение. Уже позже, покончив со всеми хлопотами, Леон сидел в беседке-ротонде с книгой в руках. Его окружал аромат роз, однако юноша не мог перестать думать о флоксах — любимых цветах Элиссы. Взгляд скользил по книжным строкам как по ступеням, все ниже и ниже, затем взлетал и вновь спускался в сокровищницу знаний. Леон читал, но думы об альвийке и ее образ в голове подобно щиту, заслоняли его от прочитанного. С досадой Леон обнаружил, что перелистывает уже пятнадцатую страницу, но не знает, что было написано ни на одной из них. Юноша не мог занять себя делом, весь мир и все имеющиеся в нем дела стали не более чем дрожащими тенями вокруг одной единственной, осязаемой и столь желанной фигуры, девушки с изумрудного озера, девушки с изумрудными глазами. От грез Леона отвлекли трое — Готфрид, его верная спутница Беатриче и… синяк под глазом лучшего друга. Крохотная фигурка Беатриче была облачена в черное платье с золотым кружевом. Ненастоящее само собой, а как часть образа эйдоса.

«Любимые цвета Готфрида», — отметил про себя Леон.

— Приветствую, лев! Не виделись пять дней, а по ощущениям, как если бы прошел весь месяц!

— Рад тебя видеть! — юноши обнялись, а Беатриче задорно описала вокруг них круг, помахав Леону ручкой.

— Клянусь своим плащом, она становится все человечнее! — воскликнул Леон.

— А то! Я тоже заметил. Принарядилась даже я погляжу.

— В охотничьем уделе скажу я тебе дикие мужики, таращились на ее точно эйдосов никогда не видели. Я тогда решил, чего это на мою девочку нагую пялятся все, кому не лень? Тогда я придумал ей такой облик, и она приняла его.

— А это свидетельство мужества в каком бою получено? — Леон указал на синяк под глазом и безотчетно потер свой лоб, проверяя болит ли он.

— Так я и говорю, — дикие мужики эти охотники. В местной таверне один олух про Беатриче и меня непристойные шутки отпускать начал. Вот мы с ним и побеседовали как должно — по-мужски.

— Неслабо он тебя приложил.

— Эге-гей! Неслабо его голова приложилась к табурету! Звук при этом был как когда вбивают затычку в бочонок с элем. Мне стало так смешно, что я пропустил его удар. А ты как? Есть что рассказать… Нет! Постой! — с внезапной серьезностью выпалил Готфрид. — Не говори ни слова, я вижу друг мой лев, как взгляд пылает твой, да так, что солнце вот-вот от ревности взревет! — Готфрид загадочно обошел вокруг Леона, точно разгадка крылась у того за спиной. — Но прежде солнца взреву я от любопытства! Позволь мне лишь с себя доспехи дорожной грязи с пылью снять и там расскажем друг другу о том, что с нами приключилось.