Человек в искусстве экспрессионизма

Чтобы гениальную и сверхчувствительную личность не раздавили грехи, необходимы: 1) короткая память, равносильная постулату 3. Фрейда о характерном для людей «вытеснению» всего неприятного и нежелательного в подсознание, и это действительно характерно для многих, но отнюдь не для всех, – Фрейд явно работал на массовое сознание; 2) отсутствие совести, которое встречалось у отдельных людей всегда, но в новейшее время распространяется еще больше, находя свое оправдание в трудах отдельных (и весьма популярных) философов (не говоря уже о политиках и политологах) – «что мне выгодно, то и правильно»; з) как предохранительный щит может служить цинизм, ирония, самоирония, сарказм, гротеск и т. д. – все формы обличения несовершенного общества, помогающие забыть о собственном несовершенстве (и собственных грехах). Но у Тракля спасительный цинизм совершенно отсутствовал, а с памятью и совестью у него все было в порядке. Он проклинал свои страсти, пытался заглушить их наркотиками, но наркотики успокаивают только на время, а их передозировка приводит к смерти. Трагическая, безысходная судьба… и прекрасные, гениальные стихотворения, в которых есть все: и память, и совесть, и нежность, и благородство – все то, что заставляло его шлифовать свои стихи до неповторимого совершенства, о чем австрийский исследователь его творчества написал: «Его альтернативный путь пролегает в области синтезирования языковых процессов, в сфере непостижимого прежде обогащения языка образами, звучанием, запахом, молчанием. В поэзии нашего столетия, вне всякого сомнения, продолжает существовать «траклевский тон»… Он воспринимал свою поэзию как «неполное раскаяние», «незавершенное наказание», следуя тем самым не за Ницше, а за Достоевским»¹³. Но трагический и пока неразрешимый для меня парадокс заключается в мысли о том, что, может быть, только такие грехи и такие непомерные страдания могут породить такую уникальную, неповторимую поэзию, какую завещал в назидание человечеству Георг Тракль.

Готфрид Бенн был не менее подвержен страстям и не менее чувствительным, чем Георг Тракль (насколько подобные вещи вообще поддаются сравнению). Но даже перечисление трагедий и превратностей его жизни займет немало страниц, и я попробую ограничиться лишь несколькими его высказываниями. «В стихотворении недопустимы элементы случайности… он должен герметизировать свой стих против вторжений, возможных помех, и он должен следить за чистотой своих фронтов… Отовсюду приходят краски, не поддающиеся учету нюансы, светотени – из всего этого возникает стихотворение… которое, возможно, складывается в один из этих разорванных часов, – абсолютное стихотворение, стихотворение без веры, стихотворение без надежды, стихотворение ни к кому не обращенное, стихотворение из слов, которые вы монтируете чарующим образом. И чтобы еще раз сказать это: тот, кто за моей формулировкой видит лишь нигилизм и непристойность, тот не замечает, что за ослепительностью и за словом находится еще достаточно темнот и отбросов бытия, чтобы удовлетворить даже самого глубокомысленного, что в каждой форме, которая привлекает и очаровывает, заключено достаточно страсти, природы и трагического опыта. Но, конечно же, для этого нужна решимость, вы покидаете религию, вы покидаете коллектив и переходите в необозримые поля… Наш строй – это дух, его закон диктуется выражением, формой, стилем… И это стихотворение без веры, это стихотворение без надежды, и это ни к кому не обращенное стихотворение тоже трансцендентно, оно является, говоря словами французского мыслителя, «осуществлением выявляющегося в человеке, но его превосходящего становления» (с. 270–271).