Несмотря на жанровую принадлежность средних частей, и Марш, и Бурлеска являются драматургическими центрами квартета. «Собственно в них – весь драматизм произведения»38. Музыкальная ткань частей остродиссонантная, резко синкопированная ритмика, частые смены темпа (в Марше – 19, в Бурлеске – 16), фактура вязкая, плотная, полифонически насыщенная. Во II части квартета гротеск в творчестве композитора достиг своей кульминации: ритм марша нечеткий, резко синкопированный, как бы искаженный, «хромой», постоянно сбивающийся, на фоне которого периодически звучат жалобные мотивы у скрипок. Полифоническая ткань время от времени «складывается» в гармонично звучащие аккорды, которые тут же «раскладываются». Бурлеска еще более гротескна. На фоне ритмически отчеканенных звуков часто звучат
К 1930-м годам экспрессионистское движение начало угасать, на смену ему стали приходить новые эстетические течения. Композиторы стали искать другие пути для самовыражения: некоторые «повернули к прошлому» через неоклассицизм, нововенцы пришли к додекафонии, для ряда композиторов из Центральной Европы за пределами австро-германской орбиты важным творческим импульсом стала народная музыка40.
Новая мощная волна экспрессионизма, сохранившая свой потенциал на всю вторую половину XX века, накрыла Европу после Второй мировой войны. «Возрождение экспрессионистских черт в музыке эпохи Второй мировой войны имеет веские причины. В самом деле, ощущение страшных сторон современной действительности, которые принес с собой фашизм, – его разрушительное начало вызвали к жизни систему экспрессионистских “macabre'-ных” образов. Жуткие, кошмарные, уродливые образы связались теперь с идеями фашизма и войны, с наступившими “темными силами”»41. Но если раньше задачей экспрессионистов было стремление донести до публики тот или иной замысел «исключительно с помощью художественных средств <…>, часто доведенных до предела их выразительных возможностей»42, фактически с помощью «крика», то теперь экспрессионизм не всегда проявляет себя так открыто. Зачастую он как бы переходит в скрытую форму, становится сдержанным, застывшим.
Экспрессионизм, изначально связанный с австро-немецкой культурой, даже после распространения в другие страны зачастую оставался там чуждым течением, а композиторы, творившие в экспрессионистской эстетике, подчас оставались не признанными у себя на родине. Это оказалось показательным в случае с Бартоком. Его ярко экспрессионистские сочинения остались не понятыми и не принятыми соотечественниками: премьера оперы стала возможной только в одном вечере с балетом «Деревянный принц», премьера балета «Чудесный мандарин» состоялась в Кёльне, и то спустя шесть лет после написания, в Будапеште балет был поставлен только после смерти композитора; квартеты считались очень сложными как для восприятия, так и для исполнения, причем даже выдающимися музыкантами43.
Фото Дьёрдя Коши
В этом отношении показательной является также судьба Дьёрдя Коши (1897–1984). Композитор окончил Музыкальную академию Ференца Листа в Будапеште, его педагогами были Бела Барток и Эрнё Донаньи (класс фортепиано), Золтан Кодай и Виктор фон Херцфельд (класс композиции). Он долго находился под влиянием Бартока, в его произведениях было ощутимо стилистическое влияние Дебюсси, но позже Дьёрдь Коша разработал свой индивидуальный композиторский стиль. Критики поначалу восприняли работы Коши с большим энтузиазмом, считая его новой звездой современной венгерской музыки в традициях Бартока и Кодая. Однако сочинения молодого композитора, впитавшего в себя музыкальный мир модернистов рубежа веков и экспрессионистов 1910-1920-х годов, зато полностью лишенные влияния венгерского фольклора, не похожие ни на сочинения Бартока, ни на произведения Кодая, вызвали разочарование. Отчасти в результате этого Коша оказался на периферии музыкальной жизни Венгрии довоенного периода. Определенную роль в этом сыграла и политическая ситуация в стране: у Д. Коши, имевшего еврейское происхождение, становилось все меньше возможностей участвовать в музыкальной жизни страны. В 1942 году он потерял работу в Музыкальной академии, а в 1944-м оказался в рабочем лагере в Фертёракоше.