Человек в искусстве экспрессионизма

Еще одно сочинение – о еврейском холокосте в Лодзи в 1944 году – написано Пендерецким уже в 2009-м. Это «Кадиш» для сопрано, чтеца, кантора (тенор), хора и оркестра. По стилистике он далек от опусов 1960-х годов. Но содержание опирается во многом на эстетику экспрессионизма. В частности, используются стихи (высоко оцениваемые самим Пендерецким) четырнадцатилетнего мальчика, написанные в гетто, где он позднее погиб, – стихи о смерти. Помимо этого, взяты религиозные тексты, частично из литургии, а также из Книги Даниила, Ламентаций Иеремии. Этот текст, повествующий о нечеловеческих страданиях, приобретает значение современных реалий (вторая часть, Grave); молитва св. Даниила повествует о мальчиках, сгорающих в печи (третья часть, Molto tranquillo); в цитате из еврейского богослужения (четвертая часть, Senza misura. Jitgadal wejitkadasz) используется Kadisz jatom – осиротелый. В этой заключительной части экспрессия в конце приводит к экстатическому состоянию – в мольбу о мире.

Трактовка трагических событий холокоста далека от усиленного экспрессивного давления (как в 1960-е годы), тем не менее она связана косвенно с эстетикой и поэтикой экспрессионизма. Это как бы некий «потаенный экспрессионизм», когда имеет место синтез драматического (во многом экспрессионистского) словесного текста и музыкального слоя, приобретшего сурово-сдержанный характер. Именно в силу сдержанности события приобретают смысл еще более трагический.

Вернемся в 1960-е годы. В эстетике экспрессионизма полностью создана оратория Пендерецкого, приуроченная к открытию памятника в Освенциме, “Dies irae” (1967). В оратории нет конкретного героя, им стало всё человечество. Люди, как в классическом экспрессионистском полотне, – представители рода человеческого перед лицом вселенского зла.

Композитор обратился к самым разным литературным источникам из разных эпох и культурных традиций: к «Апокалипсису св. Иоанна» из Библии; фрагментам трагедии Эсхила «Эумениды»; стихам поэтов XX века: Поля Валери («Кладбище над морем»), Луи Арагона («Аушвиц»), Владислава Броневского («Тела»), Тадеуша Ружевича («Косичка»). Три последних стихотворения непосредственно связаны с кошмаром Освенцима; древние источники предрекают страшные деяния, уготованные человечеству. Разноязычие текстов преодолевалось тем, что все они (кроме Эсхила, звучащего в оригинале по-древнегречески) были переведены на латынь Титусом Турским. Поэтому при прослушивании не возникает ощущения пестроты.

Состав оркестра особый: подобно Стравинскому в «Симфонии псалмов», Пендерецкий исключил из состава струнных «мягкие» тембры скрипок и альтов и, напротив, расширил состав перкуссии – он столь же «агрессивный», как в экстремально-сонорных «Флюоресценциях»: катены, сирена, фруста, ластра, раганелла и т. п. – инструменты, будто созданные для инфернальных звучностей. Хор, как в «Страстях по Луке» (1965), поет, говорит, декламирует, бормочет, кричит, свистит и воет.

Первая часть «Ламентация» (Lamentatio) поручена сопрано, в партии которого чередуются предельно большие и малые интервалы, часто усложненные четвертитонами.

В тексте – стихи об Освенциме: В. Броневского («Тела детей со дна крематориев»), Л. Арагона («Даже Христос не прошел этой дороги уничтожения») и Т. Ружевича («В больших ящиках клубятся сухие волосы»). На вокальную партию наложены кластеры и крики хора, который часто сплетается с голосом солистки в манере quasi una litania.

Во второй части, «Апокалипсисе», гневная импульсивная наррация солистов, хора и оркестра проходит через ряд кульминаций, достигая немыслимого предела экспрессии. И тогда, когда уже не хватает музыкальных средств, включается сирена, перекрывая своим воем остальную звуковую массу.

Неизгладимое эмоциональное впечатление оставляет переход (attacca) к заключительной третьей части, «Апофеозу» (эпиграф: «И увидел я новое небо и новую землю»). В момент перехода – катарсиса в масштабе оратории – широчайший глиссандирующий кластер хора, словно гигантская сумбурная звуковая «глыба», неожиданно «опрокидывается», разрешаясь в «прозрачную», словно родник, октаву. Экспрессионизм не лишал людей надежды. Но этот «Апофеоз», уступающий по размерам предыдущим частям, лишен эмоции торжествующей радости. Недаром последние слова (Поля Валери) «Ветер встает, попробуем жить» (курсив мой. – И. Н.) свидетельствуют о невозможности оставаться прежними после пережитого. Такое отношение, как уже говорилось, характерно для польских художников. Интересно также, что финал оратории вполне соотносим с экспрессионизмом классическим: в частности, в убежденности в том, что апокалипсис может привести к преображению мира.

Далее «феномен экспрессивного соноризма» (М. Томашевский) модулирует в другие жанры. Из четырех опер художника – две явно экспрессионистские.

Опера К. Пендерецкого “Die schwarze Maske” («Черная маска»).

Премьера на Зальцбургском фестивале, 1986. Режиссер Гарри Купфер, оркестр «Венские филармоники», дирижер Вальдемар Нельсон.

«Разлом» декараций в кульминационный момент.