Человек в искусстве экспрессионизма

Завораживающий танец юной Саломеи при свете красной как кровь луны и вожделенная награда за него – голова пророка Иоканаана на блюде – этот сюжет стал одним из знаковых в европейским искусстве рубежа XIX–XX веков. Не случайна множественность его отражений – на картинах и рисунках Гюстава Моро, Люсьена Леви-Дюрмэ, Гастона Бюссьера, Ловиса Коринта, Франца фон Штука, Льва Бакста¹, в стихах Стефана Малларме, Александра Блока, Осипа Мандельштама, Михаила Лозинского, Николая Гумилева вплоть до причудливой апокалиптической колядки Алексея Ремизова «Пляс Иродиады» (1922)². Ключевыми в ряду воплощений сюжета стали драма Оскара Уайльда «Саломея» (1892), иллюстрации к ней Обри Бёрдслея (1894) и написанная на ее основе опера Рихарда Штрауса (1905).

Появлению интереса к уальдовской «Саломее» в России способствовало первое русскоязычное издание в переводе В. И. и Л. И. Андрусон под редакцией К. Д. Бальмонта (1904)³. В апреле 1907 года в журнале «Театр и искусство» было опубликовано объявление о готовящейся премьере в московском МХАТе⁴: о постановке хлопотал Владимир Иванович Немирович-Данченко, но его желание реализовано не было⁵.

В Петербурге первую попытку поставить «Саломею» сделал «Драматический театр» Веры Комиссаржевской. 26 августа 1908 года цензура разрешила к представлению пьесу под названием «Царевна» в переводе Натальи Бутковской. Ставил спектакль Николай Евреинов. В грандиозной постановке было задействовано около 100 человек. Генеральная репетиция «Царевны» состоялась 27 октября 1908-го. Колорит экспрессионистской драмы, представленной с характерными русскими акцентами, известен из рецензии на генеральную репетицию: «Сосредоточенная кроваво-мрачная трагедия, насыщенная пороком и сладострастием», развертывалась «на фоне темно-синего неба с редкими причудливой формы звездами и громадным серпом луны, таящим в себе туманный облик обнаженной женщины»⁶. Главная героиня в исполнении Натальи Волоховой описывалась как «девственница в белой, легкими кисейными складками падающей и волнующейся одежде, с бледно-сиреневым телом и лицом, глубоко ушедшим в рамку густых светло-красных мягких волос»⁷ – слишком нежно-чувственная в своих движениях и речах, и притом недостаточно знойная и страстная. Звероподобный, «низкорослый, тучный, с затылком и шеей борова, с красными губами, черной бородой и серым телом, хрипло изрыгающий слова» тетрарх – Андрей Аркадьев – и его жена Иродиада, по мнению рецензента, были грубоваты и «пересолили по части вульгарного тона». Мистическим, бестелесным видением являлся пророк – «легко выносящийся на поверхность водоема хрупкий с бледно-зеленым тонким, как былинка, тельцем <…> с темно-лиловыми волосами, с глубокими черными впадинами глаз»⁸. Это описание пророка, напоминающее образ русского блаженного, находится в выразительном контрасте с могучим уайльдовским Иоканааном – с его белым телом, «как лилия», «как снега, что лежат на горах Иудеи», с устами, красными, как «гранат, разрезанный ножом из слоновой кости», с волосами, подобными «высоким кедрам ливанским, что дают тень львам и разбойникам»⁹.

Наталья Волохова в роли Саломеи.

Рисунок А. Любимова. Театр и искусство. 1908. № 44, 2 ноября. С. 767

По требованию цензоров в пьесу были внесены изменения, самым существенным из которых оказалась купюра кульминационной сцены: ни голова, ни мертвое тело Иоканаана показаны не были. Обращаясь к нему, Саломея лишь пристально смотрела в сторону черной пропасти водоема. Об отмене спектакля было объявлено 30 октября 1908 года на заседании Священного Синода епископом Тамбовским Иннокентием. Причиной запрета называлось использование в представлении сюжета, заимствованного из Евангелия¹⁰. Если иметь в виду действовавший в России до революции цензурный устав, то очевиден не только большой риск, но и фактическое отсутствие перспективы в осуществлении предпринятой театром Комиссаржевской попытки постановки. Для цензуры главным камнем преткновения и в этом, и в других случаях становилось изображение на сцене пророка Иоанна Крестителя (Иоканаана), запрещенное несколькими постановлениями принятого в Российской империи цензурного устава¹¹.

3 ноября 1908 года в другом петербургском театре, Михайловском, планировалась не менее заметная премьера «Саломеи» в постановке Всеволода Мейерхольда, сценическом оформлении Льва Бакста, хореографии Михаила Фокина, с музыкой Александра Глазунова. Финансировала спектакль исполнительница главной роли Ида Рубинштейн. Но и на этот раз премьера была запрещена¹². 20 декабря 1908 года фрагменты этой «Саломеи» (в том числе «Танец семи покрывал» с музыкой Глазунова) были показаны на сцене Большого зала Петербургской консерватории. «Танец семи покрывал» Иды Рубинштейн, о котором критик Валериан Светлов писал: «в ней – гибкость змеи и пластичность женщины, в ее танцах – сладострастно-окаменелая грация Востока, полная неги и целомудрия животной страсти <…> выливающаяся в тягучие движения тела»¹³, – стал одним из самых известных в репертуаре артистки.