Человек с горящим сердцем

Да только ради того, чтобы прослушать это письмо, стоило сюда приехать! Собственно, это и была установка ЦК на ближайший период. Радостно сознавать, что он, Федор, и его харьковские товарищи опирались на горячую и деятельную молодежь. Оружие, молодежь, живое дело и поменьше пустой болтовни — вот залог успеха!

Когда Сергеева свели с Валерианом Куйбышевым, первокурсником Военно-медицинской академии, он рас* терялся: что смыслит в боеприпасах этот кудрявый мальчик? Но семнадцатилетний юноша оказался не по годам серьезным, знающим, деловитым. Валериан, сибиряк, выпускник кадетского корпуса, этой осенью переправил из Финляндии в Петербург сотни винтовок и маузеров — в рыбачьих лодках, под сетями и рыбой.

— Словом, так, товарищ Артем, — деловито заключил Куйбышев. — Шлите немедля шифрованное письмо: какое оружие требуется и сколько. — Посмеиваясь, добавил — За деньги, конечно. Да, наша проклятая бедность… Спасибо Максиму Горькому — он помогает нам. Есть и другие источники…

Школу-лабораторию бомбистов питерцы замаскировали под «мастерскую по ремонту фотографических аппаратов».

В первой комнате, для отвода глаз, устроили столярную мастерскую, где изготовлялись футляры для фотоаппаратов, а в задней — лаборатория. Здесь посланцы большевистских организаций разных городов России приобретали опыт, как производить динамит, пироксилин и гремучую ртуть. Готовые бомбы упаковывали в футляры для фотоаппаратов. В третьей комнате жили фиктивные «супруги-хозяева» мастерской. По вечерам они с видом солидных обывателей важно прогуливались по улице близ дома.

«И нам бы в Харькове такое заведение…» — мечтал Федор.

Кислоты и глицерин, углекислая магнезия и лакмусовая бумага покупались в аптеках дозами, не вызывающими подозрения. А бомбы делали из отрезков чугунных труб или отливали на маленьком заводике в Коломяках — верстах в десяти от Петербурга.

Помещение не вентилировалось. От паров серной и азотной кислот у всех к вечеру разламывало голову. Возвращаясь ночью в свою каморку на Литейном, Федор жадно дышал воздухом, насыщенным осенней влагой.

Газеты скупо сообщали: в Харькове сильные беспорядки, объявлено военное положение. Через город прошла двадцатитысячная демонстрация рабочих, но войска не осмелились ее тронуть. Баррикады, разгром оружейных магазинов и первые кровавые столкновения…

Дольше оставаться в Петербурге Федор не мог.

Но выехал не сразу. Когда утром 18 октября он пошел покупать свежий калач к прощальному чаю, то увидел расклеенный по городу царский манифест.

Какой-то грамотей читал его вслух.

Люди целовались на улицах и в лавках, словно на пасху. Они поздравляли друг друга с дарованием гражданских свобод и обещанием реформ.

Радовался и Сергеев, взирая на ликующих питерцев. Но в душу невольно закрадывалось опасение. Не маневр ли это, чтобы выиграть время? Царь так просто не откажется от власти!

Выслушав рассказ Федора, Крыленко нахмурился:

— Обман, бумажная уступка. Не стоит ломаного гроша!

Студент-меньшевик Валентин, который жил в комнате Николая, взорвался:

— Вечный скептицизм! Есть ли для вас, большевиков, что-то святое на земле?

— Святое — царский посул? — расхохотался Николай.

— И дураку ясно — самодержавие сдалось. Мы выиграли.

— Да, первый бой в пользу революции, — согласился Федор. — Манифест силой вырван у перепуганного монарха. Но будет ли на деле амнистия политическим заключенным и свобода слова?

— Пойдем на улицу, в университет! — загорелся Валентин.

На Невском — оживленные группы людей с красными лептами в петлицах. Люди верили: это и есть долгожданный путь к республике.

— Хоть и не по дороге в университет, но зайдем за Никанором[5], — предложил Николай Крыленко. — У бывшего токаря Путиловского завода политический нюх! Весной бежал из ссылки и сейчас проживает нелегально на Забалканском проспекте. Раз амнистия — может выйти из подполья. Так ведь обещано в манифесте? — подмигнул он Федору.

Валентин нервно пожал плечами.

Путь на Забалканский — через Владимирский и Загородный проспекты. Но дальше «Пяти углов» не пробились — сплошная толпа. Одни ораторы восхваляли манифест, другие предостерегали от излишнего доверия.

Валентин взобрался на тумбу газового фонаря и, держась одной рукой за столб, тоже стал поздравлять людей с победой. Вдруг с крыши хлопнул выстрел, и Валентин упал на тротуар. Из-за ворот выскочили городовые и стали разгонять толпу.

— Вот вам и свобода, разини! — крикнул чумазый мастеровой. — Лупите сволочных фараонов!

Загремели беспорядочные выстрелы, послышались женские вопли. Кто в кого стрелял — непонятно, но полиция поспешно ретировалась.

Федор и Николай несли раненого к врачу, проживавшему в ближайшем доме. Когда врач расстегнул окровавленную тужурку, Валентин прошептал:

— За что? В такой светлый день… Убийцы!

Федор и Крыленко тяжко вздохнули.

Доктор пообещал сделать все для спасения их товарища.